Том 5. Литература XVIII в.

Годы 1783–1787 — время работы над «Дон Карлосом». Это был переломный период в развитии мировоззрения и творческого метода Шиллера, когда он критически оценивает свой краткий штюрмерский опыт.

В ходе работы над «Дон Карлосом» складывается новый взгляд на задачи писателя и цели театра, меняется самый аспект изображения действительности. Шиллер обращается к Испании конца XVI в. не для того, чтобы воспроизвести страницу истории. Испания Филиппа II предстает перед ним как некий символ всего феодального мира, позволяющий более полно и обобщенно изобразить зло века, чем это возможно на примере захолустной немецкой резиденции. Поиски обобщенного художественного образа приводят к изменению стиля: грубоватую прозу (в «Разбойниках» пересыпанную диалектизмами) сменяет классический стих. Именно в «Дон Карлосе» впервые раскрылся поэтический талант Шиллера.

Другим стал и герой Шиллера: на смену бунтарю — штюрмеру приходит мечтатель — гуманист, который называет себя «гражданином мира», «гражданином грядущих поколений». Карл Моор собственными руками задушил попа, скорбевшего об упадке инквизиции. Маркиз Поза в «Дон Карлосе» бросается на колени перед Филиппом II, умоляя его даровать свободу совести. Но оба — и Карл, и Поза — терпят поражение. «Век не созрел», — горестно констатирует Поза.

Всем ходом событий автор убеждает, что гуманная проповедь Позы бессильна не потому только, что ее не хочет принять Филипп, но прежде всего потому, что за Филиппом стоят грозные силы феодально — католической реакции.

Ложная мудрость мрачной эпохи передана в грозном облике девяностолетнего старца — Великого инквизитора. Именем Бога он обрекает на смерть Карлоса и строго выговаривает Филиппу свое неодобрение:

А. Зегерс справедливо подметила: «Шиллеровский Великий инквизитор — это всесильный, злой и слепой дух, не верящий ни в бога, ни в человечество и верящий только в собственную власть».

Сцена с инквизитором подводила итог размышлениям драматурга о природе власти, о сложном взаимодействии разных сил, составляющих общество, о том, что субъективная воля правителя — просвещенного или жестокого — неотвратимо подчинена господствующей политической структуре. По глубине исторического анализа эта сцена превосходит многие политические трактаты XVIII в. — не случайно она привлекла внимание Ф. М. Достоевского.

Примечательна в «Дон Карлосе» и тема национально — освободительной войны — Поза призывает Карлоса выступить в защиту Нидерландов, борющихся против испанского гнета. Для Шиллера это не просто новая тема: поэт впервые начинает задумываться над ролью и местом в истории массовых народных движений. Вскоре после окончания «Дон Карлоса» в деятельности драматурга наступает длительная, 10-летняя пауза. Эти годы он посвящает изучению истории и философии, с 1789 г. читает лекции по всеобщей истории в Иенском университете.

Движение «Бури и натиска» — одна из ярких страниц в европейской литературе XVIII в.

Во Франции в середине века «Энциклопедия» объединяла могучую когорту мыслителей и писателей. Но это было сотрудничество на широкой идеологической основе, своего рода единый фронт просветителей, часто даже весьма далеких друг от друга; в центре их интересов стояли не эстетические вопросы, а общественные и философские; общей целью был подрыв идеологических основ старого режима.

Антифеодальная просветительская программа объединяла и писателей «Бури и натиска». Но эту программу они осмысляли неотрывно от тех художественных задач, которые они ставили перед собой как поэты, драматурги и прозаики. На решения этих проблем была нацелена и теоретическая мысль Гердера и штюрмеров.

Глубоко самобытное и оригинальное как неповторимый комплекс общественных и эстетических идей, выросшее из потребностей национального развития литературы, движение «Бури и натиска» вместе с тем неотделимо от исканий в других европейских литературах.

Оно вливается в общий поток сентиментального направления и в этом смысле ближе всего французскому руссоизму, т. е. всему многообразию литературных явлений, которые сложились в эпоху Руссо и в значительной мере под его влиянием. С руссоизмом связаны не только культ природы и идея естественного человека, но и разработка эстетики ведущего жанра — драмы; штюрмеры здесь опирались на Мерсье.

Многое связывает штюрмеров и с английской литературой. И здесь оказались наиболее значимы не Стерн и не собственно сентиментализм, а отдельные грани предромантического движения. Интерес к фольклору сближает Гердера с Перси, статья молодого Гете о Страсбургском соборе и изучение истории Геца фон Берлихингена отражают новую тенденцию в литературе XVIII в. — обращение к прошлому, к национальной культуре. И в этом смысле изменение отношения к готике в Англии и Германии так же характерно, как и споры о Данте в Италии.

В сложном контексте сентиментального романа о Вертере возникают образы Макферсонова Оссиана. Здесь важны два аспекта: преодоление внеисторически одностороннего негативного отношения к эпохе Средневековья, характерного для большинства просветителей, и решительный разрыв с представлением об античности как единственном образце.

Всюду сентиментализм отмечен крупными завоеваниями в изображении внутреннего мира человека. Но движение «Бури и натиска» отличается особенным богатством поэтического творчества. Любовная лирика Ленца, политические стихотворения Шубарта, баллады Бюргера, «Антология» Шиллера и, наконец, бурная, эмоциональная, многоликая лирика молодого Гете — такого стремительного взлета поэзии не знала ни одна из западноевропейских литератур XVIII в.

Если утверждение чувства и культ природы характеризуют «Бурю и натиск» как один из вариантов европейского сентиментализма, то культ гения, бунтарский индивидуализм придают этому движению неповторимое своеобразие.

Однако многие нити, связывающие творчество писателей «Бури и натиска» с Перси и Макферсоном, не дают оснований рассматривать немецких писателей 70‑х годов в русле предромантизма. Определяющим следует признать боевой антифеодальный, просветительский пафос их творчества.

Если для английской литературы не только предромантизм, но и самый сентиментализм представляет поздний этап литературы XVIII в., начало кризиса Просвещения, то движение «Бури и натиска» образует одну из вершин немецкого Просвещения.