Том 5. Литература XVIII в.

Переворот, вызванный в немецкой литературе «бурными гениями», был необычайно глубоким и весьма плодотворным. Но их философская, социальная и эстетическая концепции не могли утвердиться надолго. Для этого было несколько причин.

Во — первых, не имел реальной перспективы бунт «гения — одиночки». Показательно, что первая драма Шиллера заканчивалась капитуляцией героя. Борьба одиночки не могла перерасти в массовую борьбу, ибо в стране не было для этого условий.

Во — вторых, если сентиментализм «Бури и натиска» был своеобразной реакцией на рационализм раннего этапа Просвещения, то культ чувства также быстро обнаруживал свою односторонность и толкал на поиски некоего синтеза разума и чувства.

И наконец, третье: тенденция к изображению обыденного и будничного, прозаизация, снижение героя, сближение с мещанской драмой (у Ленца, Вагнера и даже у Шиллера) в какой — то мере означали отказ от большой проблематики Просвещения, шаг назад по сравнению, например, с теми задачами, которые ставили Лессинг и Винкельман да и сами штюрмеры (Гердер, Гете и Ленц), когда они, например, указывали на великий пример Шекспира.

Кризис эстетики «Бури и натиска» и поиски новых путей художественного освоения мира — лишь частный случай общего процесса в эстетике Просвещения. В XVIII в. в европейских литературах не прекращалась борьба между двумя тенденциями: демократизацией тематики, сближением с жизнью в ее будничном, тривиальном аспекте, с одной стороны, и стремлением к генерализации образов, к наиболее обобщенному воплощению важнейших идей и программных принципов Просвещения — с другой.

Во второй половине 80‑х годов в немецкой литературе складывается новая концепция, получившая название веймарского классицизма и нашедшая выражение в творчестве двух крупнейших писателей — Гете и Шиллера, а также в теоретических и критических работах Вильгельма Гумбольдта и в живописи Тишбейна и Карстенса.

В эстетической программе веймарского Гете были сплавлены элементы разных учений. Позднее, уже после смерти Шиллера, Гете назвал имя своего учителя — Винкельмана. Образы греческой скульптуры, живо представленные в книге Винкельмана, прекрасного стилиста, будили воображение немцев XVIII в. и покоряли прежде всего новым масштабом героя. И, меряя этой высокой мерой окружающую современность, вдумчивый читатель еще острее ощущал в ней узость и духовную пустоту. Эта масштабность винкельмановского представления о человеке и была противопоставлена эмпиризму мещанских драм «Бури и натиска» в середине 80‑х годов XVIII в.

Воздавая хвалу Винкельману, Гете произносит главное слово: «Высший продукт постоянно совершенствующейся природы — это прекрасный человек». Многие ученики Винкельмана, особенно живописцы и скульпторы, рабски следовали его заветам, в частности знаменитому положению о подражании грекам как о единственном средстве стать неподражаемыми. Гете был преемником гуманизма Винкельмана — самой важной стороны его учения. Его восприятие античности было творческим, активным; еще острее и многограннее, чем Винкельман, он соотносил высокий нравственный пафос героев древности с делами и заботами своего времени.

Важнейшее в эстетических исканиях двух великих веймарцев — стремление к генерализации художественного образа, отказ не только от бытовизма штюрмеровского периода, но и от изображения всего того, что представляется поэту преходящим, частным. Особенно резко выражена эта тенденция у Шиллера. Кроме того, в проспекте журнала «Оры» (1794) и в оповещении об его издании автором даже рекомендовано уклоняться от обсуждения политических вопросов. Еще раньше, в стихотворении «Художники» (1789), Шиллер объявил искусство высшим проявлением человеческой культуры, а эстетическое воспитание — главной задачей в борьбе за совершенствование человека (Письмо Г. Кернеру 9 февраля 1789). В рецензии на стихотворения Бюргера (1791) Шиллер критикует его как продолжателя эстетических принципов «Бури и натиска» за приземленность его образов, за близость его творчества пониманию простого народа. Более того, он осуждает в поэзии Бюргера мотивы социальной критики, напоминая, что поэт не должен спускаться «с высот идеальной всеобщности до несовершенной индивидуальности». Сходные позиции Шиллер обнаруживал и в критике Гете: «Строй его представления, — писал он Г. Кернеру 1 ноября 1790 г., — по — моему, слишком чувственный и слишком эмпиричный».

Гете со своей стороны порицал крайности в идеалистической эстетике Шиллера, не принимал многих его абстрактных спекуляций и побуждал к художественному творчеству, связанному с реальной действительностью. Оба великих поэта взаимно обогащали друг друга. Шиллеру во многом обязан Гете завершением первой части «Фауста», углублением философского замысла трагедии в сравнении со штюрмеровским вариантом. С другой стороны, Шиллер, вначале мечтавший написать «Сцену на Олимпе», создал произведения, в которых отражены исторические конфликты современности.

Журналы Шиллера «Оры» (1795–1797) и Гете «Пропилеи» (1798–1800), обращенные к литературной элите, с трудом находили подписчиков и быстро прекращали свое существование. Нелегко было Гете формировать репертуар веймарского театра, которым он руководил.

У рядового зрителя огромный успех имела мещанская драма, возобладавшая на немецкой сцене еще к началу 80‑х годов. А. В. Иффланд (1759–1814) и А. Коцебу (1761–1819), сочетая сентиментальность и морализацию, создавали видимость постановки важных жизненных проблем; чаще всего они обращались к изображению нравственных конфликтов, которые происходили в реальных обстоятельствах немецкого провинциального быта. Громкую славу принесла Коцебу трагедия «Ненависть к людям и раскаяние» (1789) — трогательная история жены, изменившей мужу, но осознавшей свою нравственную вину и глубоко раскаявшейся. По словам одного немецкого историка литературы, это была «спекуляция на нравственной бесхарактерности и слезливости общества путем восхваления кающейся прелюбодейки».

Характерно, что драмы Дидро «Отец семейства» и «Побочный сын», не удержавшиеся на французской сцене, имели довольно значительный успех в Германии. Более того, начало популярности этого жанра в Германии положил О. Г. Гемминген пьесой «Немецкий отец семейства», написанной «под Дидро». Геммингену принадлежит и теоретическое обоснование жанра мещанской драмы «Маннгеймская драматургия» (1779–1780), книга, название которой уже указывает на полемику с Лессингом.

В те же годы на книжном рынке появляется множество сентиментальных романов, авторы которых внешне подражают то Ричардсону, то Стерну, но нередко и пародируют жанр, ставший столь популярным.