Том 5. Литература XVIII в.

Одинокая личность противостояла окружающему миру и в творчестве Ф. Гельдерлина (1770–1843; годы творчества — 1792–1805). Однако, в отличие от многих своих современников, Гельдерлин до конца сохранил приверженность революционным французским идеям. Отвергая старый, феодальный уклад жизни и презирая новое, буржуазное общество, он рисовал романтический идеал как воплощение гармонии природы и человека, образец которой виделся ему в античном обществе. В своем восприятии древнегреческой мифологии он был близок тому культу античности, который утвердился во Франции в 1789–1794 гг. (О творчестве ранних немецких романтиков, начавших свою деятельность в последние годы XVIII в., см. в VI т. наст. изд.)

Воздействие идей Французской революции на немецкую литературу было длительным и весьма неравномерным. Оно охватывает большой период, так как осуществление политических и социальных идей буржуазно — демократической революции в Германии трагически затянулось.

Первое десятилетие (1775–1785), проведенное Гете в Веймаре, не принесло ему новых художественных побед. Юность «Бури и натиска» была позади. Тайный советник фон Гете добросовестно занимался делами маленького герцогства. Тем временем слава его — общегерманская и европейская — неудержимо росла. И это была слава автора «Вертера» и «Геца фон Берлихингена», шедевров штюрмерства. Десятилетие, однако, отнюдь не было бесплодным. Административные обязанности отнимали много времени, но и обогащали жизненный опыт поэта. Начались занятия естественными науками. Интенсивно шли поиски нового содержания и новых форм его воплощения.

Бегство Гете из Веймара в Италию в 1786 г. означало не только попытку вырваться из придворной обстановки. Это был своего рода взрыв после длительного накопления энергии. Огромный взлет сил и новые замечательные произведения — начатые или завершенные в Италии или сразу по возвращении — были подготовлены всем ходом философского и эстетического развития Гете до этой поездки.

«Ифигения в Тавриде» (1787) — единственное крупное произведение Гете, написанное на сюжет античного мифа. Скупо отобран состав участников действия: Ифигения и Тоас, царь Тавриды. По ходу действия появляются Пилад ц Орест, гонимый Эриниями, жаждущий очищения, освобождения от тяжелой вины. В ходе несложного развития конфликта сталкиваются жестокий обычай и новая гуманная мораль. Царь Тавриды настаивает на выполнении старинного установления: казнить прибывающих на полуостров иноземцев. Ифигения убеждает Тоаса в неразумности и негуманности этого обычая. В финале царь не только позволяет уехать Оресту — он отпускает и победившую его жрицу…

В одном из своих итальянских писем (10 января 1787 г.) Гете определяет эту трагедию многозначительно: «дитя печали». В другом письме он называет себя столь же одиноким, как его героиня… И все же разрешает конфликт оптимистически. Торжественно — взволнованные ямбы, которые произносит Ифигения, призваны убедить не только ее антагониста — царя Тавриды. Они обращены к современникам и потомкам. Это призыв к той «чистой человечности», в победу которой страстно верил великий немецкий поэт.

«Ифигения в Тавриде» — самое яркое воплощение веймарского варианта просветительского гуманизма. Великий поэт не отвлекается от почвы современной ему Германии. Но именно здесь полнее и резче всего раскрывается противоречивость веймарского гуманизма Гете. Двойствен по своему значению был самый его замысел воплотить в живом образе винкельмановское «спокойное величие». Гуманизм «Ифигении» порождал иллюзии, оставляя благородного героя абсолютно беззащитным перед силами зла. И потребуются многие десятилетия суровых испытаний, прежде чем будет понято и осмыслено, что подлинная трагедия — именно в этой беззащитности героини, а значит, и в бессилии абстрактного гуманизма. Мыслители и общественные деятели XX в. будут потом мучительно думать над тем, как стало возможным «низвержение с высот «чистой человечности» к чудовищной практике Освенцима и Майданека» (О. Гротеволь).

Гете велик в создании поэтического образа благородной гречанки, кристально честной и по — своему мужественной. Но подлинное величие его универсального гения было в том, что он не остановился на этой ступени. Поэт, сравнивавший себя с древним Сизифом, всю жизнь толкавшим камень в гору, хорошо понимал, что для общественного прогресса недостаточно одного разъяснения, что есть варварство и что есть цивилизация.

В том же году и там же — в Риме — Гете закончил «Эгмонта», драму, которую начал еще в годы «Бури и натиска», но от которой не отказался и во время путешествия в Италию. Это другая грань его творчества. По форме «Эгмонт» ближе к «Гецу», а не к «Ифигении». Написанная прозой, драма исторически живописна; поток сменяющихся сцен знакомит нас с большим числом действующих лиц, представляющих, как и в «Геце», самые разные слои общества того времени. В народных сценах правдиво представлено расслоение этого общества, антагонизм богатых и бедных и в двух образах, Фансена и Клерхен, запечатлено передовое сознание эпохи, людей, готовых на борьбу за права народа. Гуманизм Фансена и Клерхен отнюдь не абстрактен. И в финале звучат речи, напоминающие патетику «Бури и натиска», — Клерхен призывает народ к восстанию, чтобы освободить приговоренного к смерти Эгмонта. Высокой патетикой отмечена и последняя сцена — монолог Эгмонта перед казнью: «Радостно отдайте вы жизнь за то, что вам всего дороже, — за вольность, за свободу!»

В «Эгмонте» варварство и реакция воплощены грозно и убедительно в образе герцога Альбы. В борьбе за власть в Нидерландах он свиреп и беспощаден. Историческая репутация герцога Альбы ни для кого не была секретом, и, вводя эту зловещую фигуру в свою драму, Гете — хотел он этого или нет — вносил существенный корректив в концепцию «Ифигении». Умиротворяющий призыв Ифигении: «Не надо! Не беритесь за мечи!» — оказывался полностью несостоятельным, гуманистические заклинания становились бессмысленными, когда на сцене появлялся Альба. Ведь и Эгмонт погибает из — за своей беспечности и полного доверия к врагу.

Вместе с тем завершенная в переломную для Гете эпоху драма несет в себе противоречивый комплекс идей. Идеализированный образ гуманиста Эгмонта и патетический финал, в котором звучит тема народного возмездия, органически слабо связаны. Это противоречие удалось преодолеть Бетховену в музыке к «Эгмонту», в которой полнее раскрыт революционный пафос драмы.

Так на протяжении одного года были завершены две драмы, столь непохожие одна на другую. В художественной практике Гете воспоминания о греческих трагиках перекрещивались с традицией Шекспира.