Том 5. Литература XVIII в.

Драма в стихах «Торквато Тассо» (1790) классической формой близка «Ифигении в Тавриде»: в ней ограниченный круг действующих лиц, проста композиция, в основном соблюдены единства места, действия и времени. Но, как и «Ифигения в Тавриде», она нарушает классическую иерархию жанров, ибо не отвечает требованиям, предъявляемым к трагедии: здесь нет неразрешимых конфликтов, ведущих к гибели героев. Трагическое дано исключительно в восприятии героя, который много размышляет над своей судьбой, говорит о муках человека, не понятого окружающими. В этом смысле «Тассо» — новая вариация на тему о страданиях юного Вертера. Но одновременно это и анти-Вертер. Роль антагониста Тассо — «государственного секретаря» Антонио — представлена достаточно весомо. Уравновешенный, умудренный опытом, Антонио олицетворяет не только житейскую, но и государственную мудрость, смиряя и умиротворяя мнительного и несдержанного в своих чувствах поэта. Действие происходит в XVI столетии, отмеченном в Италии острыми противоречиями, ощутимо сказавшимися и на судьбе, и на творчестве Тассо. Но Гете по существу абстрагируется от исторической обстановки, замыкает героя в придворном кругу.

Лирическая напряженность монологов Тассо выдает присутствие авторского «я». В разговоре с Эккерманом (3 мая 1827) Гете вспоминал, как его самого «отчаяние погнало в Италию» и он обратился к истории Тассо, чтобы «освободиться от болезненных и тяжелых веймарских впечатлений». Гете размышляет над проблемой отношения художника и общества, уже нашедшей отражение во многих его произведениях разных жанров. Сочувственно передавая переживания Тассо, Гете, однако, не только не осуждает, но и явно идеализирует его высокопоставленных покровителей, опека которых тяготит поэта. Конфликт поэта с правящей элитой завершается компромиссно:

Тематически и эмоционально с Италией более непосредственно связан поэтический цикл Гете «Римские элегии» (1788; изд. 1795). Несколько холодноватому, весьма строгому в своей классической уравновешенности миру Ифигении и очень узкому, замкнутому кругу в драме о Тассо противостоит мир, красочный и чувственный:

Торжественный гекзаметр в сочетании с пентаметром, образы античных мифов, пейзажи Рима — древнего, нового, Рима художественного и Рима народного — и образ возлюбленной поэта, смело вписанный в эту большую полифоническую и многокрасочную картину, — все это открывает еще одну грань и в освоении античности, и в отражении современной Гете действительности.

Это один из парадоксов веймарского классицизма Гете. В знаменитом штюрмерском романе о Вертере не было такого откровенного изображения чувственной любви. Самый жанр элегии у Гете имеет особые черты. У него мало общего с элегиями европейского сентиментализма XVIII в. Образцом для Гете служили элегии Тибулла и Проперция — римских поэтов I в. н. э. Изображение любви, ощущение радости жизни было связано с языческим восприятием мира. Здесь также связующим звеном был Винкельман, который помог увидеть в древних «проявление несокрушимо здорового естества».

Так определяется неразрывность творческого развития Гете — и в период веймарского классицизма он остается верен материалистическому мировосприятию, которое он обнаружил на раннем этапе. Итальянские впечатления, преклонение перед древними не заслоняют для него Спинозы. Более того, и в итальянской действительности, и в памятниках искусства его привлекает полнокровие жизни.

В литературе Просвещения постоянно проявляли себя противоборствующие тенденции: поиски идеального образа (что очевидно и в винкельмановском классицизме) и стремление к обнаженной правде. «Римские элегии» — опыт поэтического синтеза.

Творчество Гете 90‑х годов многогранно. Завершаются старые сюжеты, возникают новые; начавшаяся в 1794 г. дружба с Шиллером еще больше стимулирует творческую активность Гете. Они обсуждают широкий круг вопросов, обмениваются мнениями о произведениях друг друга, размышляют над судьбами современного искусства. Их переписка (опубл. 1828) — один из самых значительных документов эстетической мысли конца XVIII — начала XIX в. На 90‑е годы также падают интенсивные научные поиски Гете в области естествознания. Любопытно, что первая беседа двух поэтов была связана с ботаническими экспериментами Гете. Когда Гете нарисовал схему растения и сказал, что он пришел к понятию «прарастения» опытным путем, Шиллер воскликнул: «Это не опыт, а идея!» Сразу произошло размежевание: Шиллер в истолковании явлений шел от идеи, Гете стремился осмыслить наблюдаемые факты как ученый — материалист. Но участники спора оценили плодотворность такого столкновения мнений, и, хотя каждый из них шел своим путем, их духовное развитие обогащалось взаимным влиянием.

В 1794–1796 гг. Гете работает над новым вариантом романа о Вильгельме Мейстере — «Годы учения Вильгельма Мейстера». Некоторые главы прежнего варианта были сохранены, но подчинены другому замыслу. Позднее этот жанр стали называть «воспитательным романом», точнее, романом воспитания личности.

Театральные увлечения Вильгельма, его пребывание в труппе странствующих актеров предстают в новом романе лишь как этап в жизни героя. В конце романа он приходит к убеждению, что смысл жизни — в полезной практической деятельности. Это очень близко к финалу вольтеровского «Кандида»: «Каждый должен возделывать свой сад». И так же, как в «Кандиде», эта просветительская идея обнаруживала в тогдашних общественных условиях свою недостаточность. Ведь призыв Вильгельма к предприимчивости и труду объективно означал примирение с политической и социальной отсталостью страны — словно не было только что отгремевшей Французской революции. Опыт ее еще не дошел до сознания великого поэта.

Композиция романа отражает его творческую историю. Главы о театре, актерах и актерской игре выделяются в романе настолько, что вызвали критику со стороны Шиллера («Временами получается впечатление, что вы пишете для актера, тогда как цель ваша — писать об актере»).

Однако была своя логика и в том, что Гете писал «для актера». Он был выдающимся театральным деятелем своего времени, разработал свою систему сценического действия — сочетания правдивости и красоты — и осуществил ее на сцене руководимого им Веймарского театра (1791 по 1817 г.).