Том 5. Литература XVIII в.

Победившая в минувшем столетии Контрреформация наложила характерный отпечаток на мировоззрение, мораль и культуру шляхетской Речи Посполитой. Религиозный фанатизм и ханжество; убогий умственный кругозор, ограниченный элементарными познаниями в риторике и катехизисе; убежденность в национальной исключительности, неприязнь к иностранцам и сословная спесь; культ «воинских доблестей», падение нравов, презрение к труду, неимоверная жестокость к крепостным и кичливость мифическим происхождением от древних сарматов — все это называлось «сарматизм» и стало объектом критики тех, кто подготавливал «просвещенный век», как в 60‑е годы нарекли свою эпоху поборники преобразований. Идеология сарматизма не только обусловила характер воззрений, образ жизни и психологию шляхты, но и предопределила облик литературы и искусства «сарматского барокко», которое просуществовало до XIX в.

Сарматское барокко, которое выкристаллизовалось во второй половине XVII в., было продуктом массовой шляхетской культуры эпохи Контрреформации. Оставаясь в тени высокого барокко, оно постепенно стало преобладающим, а с начала XVIII в. — и единственно существующим. В литературе сарматского барокко идеология сарматизма, религиозно — проповедническая тематика, суеверие и фанатизм, переплетавшиеся с панегиризмом в честь сильных мира сего, выступали в сочетании со специфическим стилем, где логическое построение фраз заменялось напыщенным пафосом, а нагромождение риторических фигур, равно как макаронизмы и характерные латинские инверсии, призваны были демонстрировать антично — псалтырную эрудицию авторов, прошедших монастырские школы. Примитивный ритмический строй, однообразная силлабическая структура и ходульная образность свидетельствовали не только о низкой поэтической культуре тех, кого на уроках поэтики и риторики учили не понимать литературу, а рифмовать и ораторствовать на заданные темы по заданным правилам. Это была и своеобразная иллюстрация последствий Контрреформации, которая пресекла идейно — философские традиции национального Ренессанса, а своей замкнутой концепцией католической идеологии и культуры привела ею же насаждаемое барокко к вырождению. Стилистические нормы сарматского барокко отражены в целом ряде теоретических трудов, среди которых особой известностью пользовалась «Польская молва» (1720) иезуита К. Верушевского, «Рассудительный поляк» (1730) иезуита В. Быстшоновского.

Характерным свидетельством тогдашнего образа мышления, психологии и вкусов является энциклопедия ксендза Б. Хмелевского «Новые Афины, или Академия всевозможной учености полная» (1745–1746) — пестрая и колоритно изложенная полигисторская смесь фактов, поучений, советов, где средневековые представления, вера в чудеса, сказочная экзотика сочетались с полезными сведениями из солидных научных трудов. В глазах потомков это творение стало символом эпохи, ее мировосприятия, потребностей и культуры.

Как и в минувшем столетии, множество произведений распространялось в рукописях: подавляющая часть типографий была в ведении монастырей и духовных организаций; властвовала католическая цензура. С конца XVII в., когда на польский трон стали избираться саксонские короли, двор, чуждый польской культуре, прекратил ей покровительствовать. Ослабла и поддержка магнатов — меценатов, что тоже сказалось на литературе. Среди литераторов этих лет, чье творчество зачастую граничит с графоманией, известность приобрели иезуит Ю. Бака и религиозный поэт — лирик К. М. Юневич. Эпику, наряду с латинскими и польскими поэмами на темы национальной истории, представляют зарифмованные библейские сюжеты и агиографические повести экс — короля С. Лещиньского, воеводы Я. К. Яблоновского и других, которые продолжали традиции мессиад и христиад XVII в. Своеобразием художественного примитива, обаянием сказочности интересны комедии и трагедии Уршули Радзивилл (1705–1753), написанные для придворной сцены ее мужа, гетмана М. К. Радзивилла в Несвиже (Литва). Наряду с использованием тематики мистерий, преданий о мучениках, сюжетов барочных романов, восточных повестей и фольклорных мотивов У. Радзивилл первой обратилась к комедиям Мольера, переделывая их в духе сарматского барокко.

Растет также популярность западноевропейских романов, которые, как и в XVII в., перекладывались преимущественно стихами. Огромным успехом пользуются «Дианея» Дж. Ф. Лоредано, «Верный Колоандр» Дж. А. Марини. В 1747–1748 гг. вышел перевод популярного на Западе романа Х. Ф. Геллерта «Жизнь шведской графини фон Г***», с которым связано зарождение сентиментализма в немецкой прозе. Переводились (и переделывались) французские прециозные романы мадемуазель де Скюдери, мадам д’Онуа, К. де ла Форса, дидактический роман «Приключения Телемака» Фенелона, а также авантюрные и «скандальные» романы Н. Бодо де Жюи, Ж. Прешака и многих других.

Для развития польской художественной прозы симптоматично творение А. П. Заторского «Дополнение» (1746), которое было своеобразным продолжением его книги о хорошем тоне. «Дополнение» имеет форму переписки нескольких пар друзей и влюбленных. Демонстрируя условно — изысканный (в соответствии с западноевропейским этикетом) стиль письма, автор одновременно воспроизводит конфликт, лежащий в основе отношений корреспондентов. Тем самым возникло произведение, стоящее на грани письмовника и романа в письмах. Несомненной заслугой Заторского была оригинальная для данного периода польской литературы попытка отобразить на родном языке мир интимных переживаний. В письмах персонажей напыщенные сарматско — барочные тирады нередко уступают место естественной, лишенной инверсий и макаронизмов речи. Кроме того, сам способ изображения конфликта знаменует достойный внимания шаг на пути к психологизированному портрету.

С эпическими жанрами, в частности с романом, связано в значительной мере творчество, пожалуй, наиболее одаренного автора сарматского барокко — Эльжбеты Дружбацкой (1695–1765), одной из довольно многочисленных писательниц — женщин, которые именно тогда вошли в польскую литературу. Ее перу принадлежат религиозная эпика и стихи, а также стихотворные романы, фабула которых восходит к мифологии, фольклору и французской прециозной прозе. Особенно интересна, однако, поэма «Описание четырех времен года», где картины природы далеки от распространенных аркадских шаблонов и отражают своеобразное и художественно чуткое восприятие ее поэтессой.

На общем фоне поэзии сарматского барокко привлекает внимание творчество А. Кемпиньского как продолжателя традиций народно — городской (совизжальской) поэзии и одного из первых в XVIII в. собирателей фольклора. Он и сам писал в стиле фривольных мазурских припевок. В этой части своего творчества Кемпиньский выступает как предтеча поэтов сентиментализма и рококо, которые обращались к фольклору в поисках новых тем и средств художественной выразительности.