Том 5. Литература XVIII в.

Современники Андалиба — поэты Абдылла Шабенде (ок. 1700–1800), Шейдаи, Гурбанали Магрупи также создали самобытные дастаны о мужественных людях, совершающих часто в условно — сказочной обстановке подвиги во имя отчизны или возлюбленной. Эти поэты также нередко обращались к известным на Востоке легендам и сюжетам, образам, переосмысляя их по — своему. Таковы прекрасная Метхалджамал и смелый Сейпелмелек из дастана Магрупи «Сейпелмелек и Метхалджамал», красавица Гюль и отважный Санубар из дастана Шейдаи «Гюль и Санубар». Первоисточником первого была одноименная арабская сказка из сборника «Тысяча и одна ночь». Главный герой дастана Шабенде «Шабахрам» — сасанидский шах Бахрам Гур (Варахран V), образ которого был воссоздан в литературе еще Фирдоуси, Низами, Навои и др. В дастане Шабенде описаны не только охота и любовные приключения Бахрама, но и дворцовые интриги. Шабенде принадлежит и дастан «Гюль и Бильбиль», в основе которого лежит история любви молодого Бильбиля, сына туркменского шаха, к красавице Гюль — иранской царевне. Бильбиль со своими друзьями отправляется в долгое и опасное странствие в далекий Иран на поиски любимой. В пути им приходится вступать в сражения, преодолевать многие трудности. Особое место в дастане занимает мотив дружеской взаимопомощи как единственного залога успеха. С особой симпатией описан умный и мужественный бедняк Зелили.

В дастане «Ходжамберды — хан» Шабенде переносит читателя из условно — сказочного мира в современную ему действительность. Здесь сделана попытка изобразить жизнь туркменских племен XVIII в. Однако дружеские отношения автора с прототипом персонажа произведения — Ходжамберды — ханом — помешали поэту правильно оценить политику туркменского хана, который, став послушным орудием иранского шаха, участвовал вместе с ним в завоевательных походах против соседних народов.

Однако следует отметить, что в туркменской литературе, как в персидской и турецкой, появлялись дастаны, в основу которых положены реальные исторические события.

Андалиб, Шабенде, Магрупи, Шейдаи писали не только дастаны. Так, Андалибу, например, принадлежит единственная в своем роде историческая поэма «Сказание об огузах», посвященная древней истории огузов и походам их предводителей, а также первая на туркменском языке биографическая поэма «Несими», в которой повествуется о последних трагических днях жизни поэта — мученика Несими (XV в.).

Наивысшего подъема туркменская лирическая поэзия достигла в творчестве великого Махтумкули Фраги (Праги) (1733–1783). Любовь к Махтумкули туркменский народ передает из поколения в поколение. В XIX в. известный венгерский путешественник и ученый А, Вамбери, побывав в Туркменистане, писал: «В высшей степени интересное и неизгладимое впечатление произвели на меня те минуты, когда мне случалось слышать бахши, поющего какую — нибудь из песен Махтумкули во время торжества или простой вечеринки… По мере того как ожесточался воспеваемый бой, певец и юные слушатели воодушевлялись все более и более. Представлялось действительно романтическое зрелище: юные кочевники, тяжело дыша, ударяли оземь шапки и бешено вцеплялись в свои кудри, как бы вступая в бой с самими собой».

Туркмены издавна любили и умели ценить песни бахши, но страстное внимание и любовь к Махтумкули особые. В его стихах впервые с такой живостью, полнотой и сопричастностью отразилась трагедия жизни туркменского народа, его чаяния и думы, скорби и мечты.

Литературное наследие поэта составляют в основном песни и газели. Песни созданы в древней народной форме — каждая представляет собой произвольное количество четверостиший, объединенных рифмой по схеме: абаб — вввб — гггб и т. д. В последнем четверостишии стоит, как правило, имя поэта или — иногда — его литературный псевдоним — Фраги, что значит Разлученный. Общий объем его поэзии не установлен, сохранилось приблизительно 16–18 тыс. строк, часть наследия погибла безвозвратно.

Махтумкули писал не только о народе и для народа, но и на языке народа. В его поэзии завершился процесс освоения арабо — персидской поэтики туркменской словесностью. Поэт доказал, вопреки господствовавшему в то время на Востоке мнению, что не только персидский и арабский, но и туркменский язык годен для высокой поэзии. Отношение к Ирану у Махтумкули было двойственным: он ненавидел иранских завоевателей, в плену у которых пережил много тяжелых дней, но чтил властителей дум — великих иранских поэтов, у которых учился мастерству. Элементы чагатаизмов поэт вводил в свои стихи так умело и тактично, что они не затеняли особенностей туркменского языка; это было одной из причин, почему почти бесписьменный народ донес творчество Махтумкули до наших дней.

Махтумкули осознавал себя поэтом, отмеченным богом и посланным в мир служить людям. Образно эта мысль выражена в стихотворении «Откровение»:

Из рук самого Мухаммада поэт принимает чашу, дарующую просветление:

Мотив откровения, признания творчества чем — то близким ритуальному акту, выдержанный у Махтумкули в законах мусульманской традиции, был чрезвычайно распространен в восточной поэзии тех лет и в глазах народа придавал поэту особую духовную силу. Почти все великие эпические сказители как бы посвящались в поэты божественным провидением, независимо от их желания и воли. Мечтой жизни поэта было видеть свой народ объединенным, забывшим вражду, свободным от иноземного ига:

Творчество Махтумкули проникнуто известным трагизмом. Часть критики склонна видеть в этом отголоски основной доктрины суфизма (а Махтумкули, как многие поэты своего времени, был суфием) — вечной оппозиции действительного мира, как царства зла, иллюзорности и несовершенства, и мира потустороннего — воплощения истинной реальности, справедливости и счастья.