Ричард Пайпс - Струве: правый либерал, 1905-1944. Том 2

С течением времени Струве придавал демографическим факторам все большее значение. Постепенно он пришел к убеждению, что «демографическая трактовка» экономических явлений является вполне законной разновидностью экономической интерпретации истории, параллельной версиям Сен-Симона и Маркса, делавших акцент на развитие производительных сил. С тем же основанием, заключал Струве, можно заявлять, что производительность труда представляет собой способ адаптации экономики к росту народонаселения и что снижение этого роста влечет экономический упадок [108].

Осенью 1913 года Струве вынес первую часть первого тома «Хозяйства и цены» на соискание ученой степени магистра экономических наук. Публичная защита, состоявшаяся в Московском университете, обернулась одним из тех скандалов, которые регулярно сопровождали появление Струве на публике [109]. Работа, опубликованная в августе 1913 года, вызвала много толков, причем не только в академических кругах, ибо повсеместно была воспринята как атака на экономическое учение Маркса, которое в то время доминировало в русских университетах и среди интеллигенции. Приглашения на защиту пользовались огромным спросом: на мероприятие смогла попасть лишь небольшая часть желающих. В назначенный день, в воскресенье 10 ноября 1913 года, зал заседаний ученого совета был наполнен до отказа. О степени общественного интереса говорит тот факт, что на следующий день одна из ведущих российских газет, Речь, вынесла репортаж о диспуте на первую полосу.

Появление соискателя, состоявшееся ровно в 14 часов, было встречено взрывом аплодисментов: в намечающемся столкновении социалистов и их противников аудитория была явно на его стороне. Подобное проявление симпатий разгневало оппонентов Струве, сообщив последующей процедуре дух крайней язвительности, обычно несвойственной русским академическим диспутам. Струве начал защиту со вступительной речи (#441), в которой пояснил задачи диссертации, а также остановился на широком круге методологических проблем.

Университет назначил ему двух официальных оппонентов — известного статистика Н.А. Каблукова и молодого специалиста по римскому праву М.П. Бобина. Поначалу Каблуков мягко отчитал Струве за некоторые неясности в изложении своей позиции. Затем он покритиковал диссертанта за излишнюю суровость по отношению к Марксу и слишком решительный отказ от понятия «ценность». Но в целом вердикт Каблукова был положительным; он заключил, что представленная на защиту диссертация вполне заслуживает присвоения магистерской степени. Скандал вспыхнул после того, как слово взял второй оппонент. Без лишних церемоний Бобин обвинил Струве в искажении центрального пункта марксистской теории ценности: когда Маркс именовал ценность «овеществленным трудом», настаивал оппонент, он делал это исключительно в метафорическом смысле, и именно так, вопреки Струве, его следует понимать. Отвечая Бобину, соискатель рьяно защищал свою репутацию грамотного марксиста. Никогда раньше, заявил Струве, ему не приходилось слышать, чтобы марксистскую теорию ценности называли «метафорой». Заявление было сочтено им столь вызывающим, что он не видел ни малейшего смысла в дискуссии с человеком, столь невежественным в азах марксизма. Аудитория страстно поддержала диссертанта. Бобин, побледнев от гнева, ответил, что если Струве не видит нужды с ним полемизировать, он просто сядет и не произнесет ни слова. Такая угроза, однако, не помешала Бобину разразиться получасовой речью, в которой он старался опираться на хорошо знакомые ему постулаты римского права. Теперь он упрекал Струве в неточной или заведомо ложной интерпретации Дигест, кодекса Юстиниана и других древнеримских документов, на основе которых диссертант прослеживал эволюцию «свободных» и «фиксированных» цен в античности. Струве, по его словам, демонстрировал «поразительное неуважение» к первоисточникам; его ошибки были столь вопиющими, что обнаружить их мог бы «любой образованный человек». Струве, который еще во вступительном слове признал возможные неточности в анализе римских текстов, в ответ заявил, что по целому ряду фрагментов, упомянутых Бобиным, единодушия нет даже среди специалистов по римскому праву. Но Бобин не принял эти аргументы. Полемика ученых часто прерывалась выкриками неодобрения в адрес Бобина и аплодисментами, адресованными Струве. Прежде чем покинуть кафедру, Бобин обратился к присутствующим с вопросом, можно ли так поощрять ученого, допускающего столь грубые методологические ошибки. Источники не зафиксировали реакцию аудитории.

Корреспондент либеральной газеты Русские ведомости заметил, что Бобин нападал на Струве в такой жесткой манере, которая была вовсе не характерна для диспутов в Московском университете. Но худшее было еще впереди. После выступления официальных оппонентов было предложено высказаться другим ученым факультета. Первым оратором оказался другой эксперт по римскому праву — А.К. Митюков. Поддержав Бобина, он решительно осудил Струве за вольное обращение с латинскими текстами. Свою гневную реплику Митюков перемежал ударами кулака по столу. В конце концов, вне себя от ярости, он перевернул стакан с водой. Аудитория, к тому моменту уже как следует «разогревшаяся», неоднократно заглушала его выкрики свистом и гоготом.

После того, как высказались педанты-холерики, подошел черед еще трех ученых: С.А. Котляревского, И.А. Ильина и С.Н. Булгакова. Все они были друзьями Струве, и каждый по-своему хвалил диссертацию за эрудицию и оригинальность. В половине восьмого вечера — через пять с половиной часов после начала защиты! — диспут завершился. Ученый совет объявил, что Струве достоин присуждения магистерской степени по экономике. Зал встретил это решение продолжительной овацией.

Нет ни малейших сомнений в том, что выступление Струве, как и двадцать лет назад, было скорее политическим, чем научным событием. Едва ли многие из присутствующих на самом деле интересовались тем, предшествовали ли свободные рыночные цены в Древнем Риме регулируемым и следует ли сохранять понятие «ценности» в словаре политэкономии. Суть проблемы заключалась в том (и именно это обусловило желчность дебатов), что правота Струве означала неправоту марксистской экономики, а это, в свою очередь, означало, что политэкономия, преподаваемая в то время в ведущих русских университетах, была несостоятельной. В этом столкновении студенческая молодежь, вместо того, чтобы встать на защиту марксизма, приветствовала человека, который, бросив вызов основным постулатам экономической теории Маркса, в то же время слыл либерал-консерватором, националистом и империалистом. Марксизм, совсем недавно служивший жизненным кредо молодых русских, теперь превращался в догму людей средних лет. Именно так описанное выше событие было интерпретировано корреспондентом журнала социалистов-революционеров, который назвал статью о защите Струве «Ученый поход против Маркса». Он отмечал, что аргументы Струве разили марксистскую экономику в самое сердце и усматривал зловещее предзнаменование в том, что интеллектуал, решившийся на подобную авантюру, увлек за собой и аудиторию: «Впервые, может быть, в истории академической жизни России мы встретились в Москве, в центре прогрессивного студенчества, с таким приемом, оказанным нашей учащейся молодежью диспутанту, выступающему с резкими нападками против научного наследия Маркса» [110]. Русская молодежь, с грустью заключал журналист, явно движется вправо.