Ричард Пайпс - Струве: правый либерал, 1905-1944. Том 2

Непосредственная цель Лиги заключалась в том, чтобы внедрять в сознание русской интеллигенции чувство общей национальной судьбы; ее усилия вдохновлялись надеждой, что обновленная таким образом интеллигенция понесет в массы патриотические чувства — подобно тому, как в прошлом она сеяла в народе семена анархизма и социализма. Это было исключительно важно: без ощущения национального единства России не выжить. Как известно из довоенных работ Струве, под «русской национальной культурой» он имел в виду не только культуру великороссов в узком смысле слова, но всероссийскую культуру, включающую субкультуры (ассимилированных) русских евреев, украинцев, прочих этнических групп. Будущим членам Лиги надлежало соответствовать двум критериям: «Во-первых, их должно объединять сознание, что без известных основ общественно-правовой культуры общество распадается на бессвязные толпы озверелых людей, прослоенные группами исступленных фанатиков, не сознающих никакой ответственности, не ощущающих прошлого, не презирающих в будущее. Во- вторых, эти люди должны чувствовать себя русскими, любить свою национальную культуру во всем ее историческом богатстве и во всем ее своеобразии» [8]. Членство было открыто для всех, готовых подписаться под этими широкими требованиями, причем независимо от партийной, религиозной или этнической принадлежности.

Формальное учреждение Лиги состоялось 7 июня 1917 года. Ее контора обосновалась в редакции Русской мысли. Руководящим органом был Временный комитет в составе Струве, М.В. Родзянко (председателя Государственной Думы), А.В. Карташева (заместителя прокуратора Святейшего синода), В.В. Шульгина (депутата Думы и редактора газеты Киевлянин) и Н.В. Савича (депутата Думы). Ему подчинялся Совет из пятнадцати членов. Среди основателей были друзья Струве по сборнику «Вехи» (Бердяев, Булгаков, Изгоев и Франк), видные ученые (С.Ф. Платонов, С.Ф. Ольденбург и С.А. Котляревский), депутаты Думы (в том числе — В.А. Маклаков), религиозные деятели (Андрей, архиепископ Уфимский) [9]. В июле Струве вовлек в свое начинание и А. Блока (сообщая об этом своей матери, поэт писал: «Как видишь, и я “правею”») [10]. Прокламации и заявления Лиги, взывавшие к патриотическим чувствам, нашли довольно широкий отклик среди армейских офицеров и простых граждан. Струве рассказывает, что в 1917 году он получал письма поддержки с фронта, а Франк вспоминает, как «в приемной П. Б. толпились десятки людей, желавших записаться в Лигу». Но руководство, способное объединить все эти силы, отсутствовало, и потому они рассыпались, так и не сумев создать ничего стоящего [11]. Предполагалось перенести деятельность Лиги в провинцию, учредив там ее отделения [12], но никаких свидетельств об осуществлении этих планов у нас нет.

В статьях 1917 года Струве неустанно нападал на социализм à la Russe. Теперь, когда былые враги — царизм и бюрократия — были повержены, социализм сделался в его глазах главным противником.

В эссе, написанном в июне 1917 года («Иллюзии русских социалистов», #526), он рассматривает распространенное в левых кругах мнение о том, что в России началась социалистическая революция, которая со временем выйдет за ее границы и захлестнет Западную Европу. По утверждению Струве, и базовая предпосылка, и заключительный вывод здесь были ложными. Процессы, идущие в стране с февраля 1917 года, означали не торжество социализма, но его «попрание и крушение». В его понимании социализм представлял собой особый вид взаимоотношений между государством и национальной экономикой (введение плановости), предполагающий подчинение частных экономических интересов запросам национального целого. В своих экономических работах Струве называл подобную систему «общество — хозяйство». В России 1917 года не происходило ничего, даже отдаленно напоминавшего такие процессы. Русский «социализм» означал «полную свободу и самоопределение в преследовании групповых и личных интересов», в результате чего хрупкое экономическое единство, присущее рыночной экономике до 1917 года, разрушалось. В России утверждался не социализм, а экономическая анархия, деградация к низшим стадиям экономической жизни. Струве подчеркивал, что его критика не направлена против социализма как такового. Социализм в его «абстрактном значении» «не представляет ровно никакой опасности для нормальной политической и экономической эволюции»; все дело в том, что русская революция не имеет с социализмом ничего общего. Далее, считал Струве, абсурдно думать, будто бы русский анархизм в социалистическом обличье способен найти хоть какой-то отклик на Западе. Вера в «неминуемое» утверждение русского социализма в Европе, столь типичная для России, казалась ему «национализмом дураков». За ней стояло то же самое невежество, которое вдохновляло традиционных правых националистов с их лозунгом «шапками закидаем».

В середине мая 1917 года Временное правительство пережило первый внутренний кризис. Дело закончилось отставкой министров-кадетов, включая Милюкова, и формированием коалиционного кабинета. Но эйфорическая стадия революции, когда единство нации поддерживалось отчасти силой привычки, а отчасти — преходящим ощущением общности целей, подходила к концу. Отныне и до самого окончания гражданской войны, продолжавшейся три с половиной года, России суждено было идти от одного кризиса власти к другому. Общественное мнение страны становилось все более поляризованным. Левые, откликаясь на то, что казалось им наиболее насущными требованиями народа, занимали все более крайние позиции в политике и экономике. Их экстремизм, в свою очередь, способствовал консолидации противоположного лагеря, объединявшего предпринимателей, либеральных и правоцентристских политиков, а также высшее офицерство, и превратившегося со временем в «белое движение». Именно эти силы безоговорочно поддержал Струве, ставший интеллектуальным лидером и идейным вдохновителем «белых». Будучи ведущим теоретиком нарождающегося антибольшевистского фронта, он внес заметный вклад в его становление.

Майский кризис убедил Струве в том, что дальнейшие призывы к сплочению нации бесполезны: трудно было представить политическую платформу, способную объединить утопистов-интернационалистов и патриотов- прагматиков. Куда более разумными казались попытки отделить по-прежнему здоровые части национального целого от зараженных тканей. Эта мысль получила развитие в очередной программной статье «России нужно организовать патриотическое движение» (#529), опубликованной Струве в середине июня 1917 года. Трагедия левых русских политиков, писал он, проистекает из того факта, что все они поднялись на антипатриотической волне революции. Оставаясь на гребне этой волны, они совершают государственную измену, но противиться ходу вещей у них не хватает сил. Пока Временное правительство сохраняет верность своему первоначальному мандату, ему приходится подрывать собственную власть. Иными словами, перед Временным правительством стоит неразрешимая проблема: для того чтобы оставаться у руля, оно вынуждено разрушать страну и самое себя. В выражениях, свидетельствующих о том, что теперь он не питает по отношению к этому правительству никаких иллюзий и, подобно Ленину, сосредотачивается на следующей фазе борьбы за власть, Струве предсказывал неминуемое рождение военно-патриотического движения, которое будет призвано восстановить национальное единство. «Какова бы ни была судьба отдельных деятелей, вынесенных на гребне революционной волны, — столкновение между патриотической и антипатриотической стихиями революции неизбежно… К этому моменту патриотические элементы должны сознательно готовиться во всех отношениях, должны организоваться по тому единственному признаку, который существен в настоящий момент. Вопрос ставится о бытии и достоинстве Державы Российской. В России только два устремления: патриотическое и антипатриотическое и соответственно этому только две большие партии» (с. 28). В качестве постскриптума к этой пессимистичной статье Струве печатает текст речи, с которой незадолго до этого генерал Деникин выступил перед офицерами-фронтовиками. Речь названа «исключительным по силе и выразительности документом».