Ричард Пайпс - Струве: правый либерал, 1905-1944. Том 2

Струве поднялся на трибуну в первый же день. Его выступление, в котором защищались позиции кадетов, было посвящено в основном вопросам внешней политики, хотя в данной связи затрагивались и некоторые внутриполитические темы, в частности ведение войны [19]. Речь была адресована левым, не связанным с большевиками. Оратора часто прерывали выкрики слева и аплодисменты справа. Струве начал с обличения демагогов, обещавших стране абсолютно несбыточные блага. «Мы недаром живем в сумасшедшем доме, — говорил он. — Россия в настоящее время представляет собой аукцион, на котором русская душа продается предлагающему наивысшую цену. У нас влиянием пользуются люди бесстыжие, люди зычные, люди, выдающие какие угодно векселя в твердом намерении не платить по этим векселям». Эти слова, как сообщает стенограмма, были встречены «большим волнением слева».

Подхватывая вопрос радикалов о том, ради чего Россия ведет войну, Струве говорил: на него уже ответили немцы, стоящие под стенами Петрограда. Кадетов часто обвиняли в неспособности четко сформулировать цели этой войны; «но на каком расстоянии от этого зала должен находиться враг для того, чтобы вы поняли кадетские цели войны? Враг идет на нашу страну все глубже, а пустословие развивается все шире и шире». Так ради чего кадеты добиваются продолжения войны? Разумеется, это делается для блага самой России, а не ради ее союзников, как утверждают демагоги.

«Кадеты борются за неприкосновенность русской территории и за свободу нашего экономического развития. (Аплодисменты справа.) Кадеты борются еще со всякой программой, противоречащей этим принципам, как с изменой родине. (Аплодисменты справа.) Только тупоумие может утверждать, что мы сейчас сражаемся не за наши интересы, а за интересы наших союзников. И это — в тот момент, когда речь идет об эвакуации столицы. (Голос слева: за Дарданеллы!) Дарданеллы не взяты, а Рига нами уже потеряна. Верным является как раз обратный тезис: теперешняя война является прежде всего войной Германии с Россией. Германия напала на Россию, учитывая наш подготовлявшийся государственный распад. Вспомните, в каком трепетном ожидании мы находились в течение тех дней, пока нам не было известно, выступит ли Англия, или не выступит. (Бурные аплодисменты справа.) Если бы Англия не выступила, то, поверьте, мы сейчас с вами здесь не заседали бы. Чем страшна Россия Германии? Это давно раскрыто германской литературой. При здоровом развитии России мы можем представить для немцев такую опасность, с которой они не будут в состоянии справиться».

Затем, воздав должное победам русских армий в первые месяцы войны, Струве обратился к генералу Алексееву, присутствовавшему в зале. Алексеев приветствовал собравшихся; правые вскочили с мест. Слева кто-то спросил: «Это Корнилов?» В ответ Струве гневно воскликнул: «Корнилов, после почти смертельных ран, бежал из германского плена. Его честное имя мы здесь считаем честным». Эта реплика вызвала настоящую бурю в стане большевиков: возгласы «измена», дикие вопли и свист не утихали целые пять минут. Несмотря на это, дождавшись восстановления порядка, Струве продолжил выступление. Настоящими изменниками, говорил он, следует считать украинцев, которые, вынуждая Временное правительство принять их требования, угрожают сепаратным миром с Германией.

И не стоит рассчитывать на то, что немецкие социалисты способны затеять революцию в ответ на события в России. Для Струве германские социал-демократы — «не имена, вычитанные из газет, а живые люди». «Вот что я вам про них скажу: они прежде всего немцы, а кроме того, они добрые буржуа. {Смехсправа.) Именно как немцы, как буржуа, они совершенно неспособны делать революцию. Поверьте, что самый смирный русский кадет более революционен, чем самый свирепый социал-революционер в Германии». И поэтому едва ли стоит полагаться на то, что антивоенные настроения будут расширяться отсюда.

Струве закончил свою речь, критикуя Керенского за недооценку большевистской опасности, которую описывал в следующих выражениях: «Большевизм — это смесь интернационалистического яда со старой русской сивухой. {Аплодисменты справа, смех, шум слева.) Этим ужасным пойлом опаивают русский народ несколько неисправимых изуверов, старых и молодых, подкрепляемых тучей германских агентов. Давно пора этот ядовитый напиток заключить в банку и по всем правилам фармацевтического искусства поместить на ней мертвую голову и надпись “яд”».

23 ноября 1917 года, спустя месяц после большевистского переворота, Струве написал статью «В чем революция и контрреволюция?», напечатанную в номере Русской мысли за ноябрь-декабрь того же года (#352). Здесь он обратился к своей излюбленной мысли: к одновременному развертыванию в России двух взаимоисключающих процессов. Оба процесса «революционны» в том смысле, что каждый влечет за собой разрыв со status quo; но если первый представляет собой настоящую революцию, второй оказывается революцией лишь внешне. Подлинная русская революция началась в 1902 году, когда вышел первый номер Освобождения и был основан Союз освобождения. Это движение пыталось активно созидать в России совершенно новые формы политического и экономического быта — обеспечить гарантии политических и гражданских свобод и доступ всех граждан к собственности. Грубо говоря, двуединой целью настоящей революции выступали свобода и собственность. Ее бесспорными достижениями стали конституция 1906 года и аграрная реформа Столыпина.

Иная тенденция, тоже изображавшая из себя революцию, на деле была контрреволюционной. В ней стремление народных масс к собственности приобретало уродливые и жестокие формы: «Если рассматривать события 1917 года независимо от всей предшествующей эпохи, то им, конечно, нельзя дать почетного титула революции. Это солдатский бунт, “из политики” принятый интеллигенцией страны за революцию в надежде превратить бунт в революцию. Надежда эта не оправдалась, и бунт превратился не в славную революцию, а в грандиозный и позорный всероссийский погром» (с. 57).

И все же Струве считал, что под сенью насилия и погрома разворачивается другая, настоящая, «буржуазная» революция, ибо крестьянская масса жаждет и добивается отнюдь не социализма, а собственности. Рано или поздно русское общество успокоится и встанет на естественный путь развития.

Но до той поры необходимо действовать. Как же изжить «погромный яд»? Учредительное Собрание, на которое левые демократы возлагают столь большие надежды, не сумеет умиротворить страну. Созыв подобного органа в разгар войны, под вопли «опьяневших “революционеров” и обезумевших солдат», ничего не даст: «ни острые, ни хронические погромы не врачуются парламентскими речами и постановлениями». Не является панацеей и немедленный мир с «центральными державами»: «Война не породила революции, и мир сам по себе отнюдь не приведет к ее завершению и переходу к новым основам политического и социально-экономического бытия России». Что действительно требуется стране, так это «большая вооруженная сила в руках твердой государственной власти», ибо только она способна восстановить порядок и вновь двинуть общество вперед. «Под каким наименованием погромная зараза будет раздавлена, совершенно неважно. Раздавлена же и выжжена из русской жизни она должна быть во что бы то ни стало» (с. 61).