Ричард Пайпс - Струве: правый либерал, 1905-1944. Том 2

Вижу отступников, и сокрушаюсь; ибо они не хранят слова Твоего…

Призываю Тебя; спаси меня, и буду хранить откровения Твои…» (Пс., 118,84; 146; 158)

Примерно в два часа ночи в дверь постучали; к изумлению путешественников, то был не командир патруля, но их возница. Этот человек договорился с патрульными, убедив их в том, что его гости — не шпионы. Охрану сняли; им нужно было без промедления собирать вещи и уезжать. Возок снова двинулся на восток, остановившись только для того, чтобы закопать в снегу злополучные письма.

Через три часа они прибыли на какой-то отдаленный хутор. Его хозяин, хороший знакомый возницы, предложил им еду. Попытка Арсеньева вымыть руки вызвала неудовольствие Струве, который усмотрел в этом опасное излишество: приверженность личной гигиене была отличительным знаком контрреволюционеров. После короткого отдыха они продолжили путь. Примерно через час их остановил еще один патруль, представлявший, как выяснилось позже, местный Военно-революционный совет, только что расправившийся с несколькими казачьими офицерами. Командир приказал вознице вернуться назад, в Константиновку. Правда, прошедший затем обыск не выявил ничего подозрительного; даже княжеские монограммы Трубецкого не попались солдатам на глаза. Паника охватила путников лишь в тот момент, когда один из солдат, копаясь в бумагах Арсеньева, нашел листок с гимном Добровольческой армии. Он показал находку офицеру, но тот, будучи, видимо, неграмотным, или же просто не вникнув в суть дела, молча вернул бумажку владельцу. Закончив обыск, командир под охраной отправил четырех задержанных обратно, а багаж оставил у себя. В Константиновке их доставили в чрезвычайный военный трибунал. На сей раз инициативу взял на себя Арсеньев, представивший членам трибунала бумаги, из которых следовало, что он — преподаватель Московского университета, возвращающийся домой для возобновления своей научной деятельности. Затем подошел черед Струве. Его фамилия привлекла внимание одного из допрашивающих; тому хотелось знать, не является ли задержанный родственником известного астронома Василия Васильевича Струве. После того как в данный вопрос была внесена ясность, ни Трубецкого, ни его сына просто не стали допрашивать. Убедив трибунал в том, что они являются всего лишь безобидными учеными, четверка отправилась дальше. Перед отъездом они догадались попросить выписать им документы, свидетельствующие, что группа направляется в Москву через Царицын. Это гарантировало путешественникам безопасность на всю оставшуюся часть дороги.

Заехав за своими вещами, они вновь двинулись на восток. Пока возок летел по заснеженной степи, Арсеньев и молодой Трубецкой, сидевшие впереди, рассказывали притихшему вознице истории о Христе и христианских мучениках [26]. До Царицына добрались без приключений. Здесь с помощью константиновских документов четверке удалось устроиться в гостиницу, переполненную большевистскими чиновниками. В начале марта, после пяти дней в поезде, они прибыли в Москву.

Весной и летом 1918 года Москва была настоящим политическим ульем. Социалистические и либеральные партии, стоявшие в оппозиции к большевикам, объединялись в различные союзы и блоки. Демобилизованные офицеры создавали подпольные боевые группы. Исключительную активность проявляли представители иностранных держав. Немцы продолжали оказывать большевистскому режиму самую широкую дипломатическую и финансовую помощь, но, желая обезопасить себя на случай его возможного краха, одновременно вели тайные переговоры с консервативными группами. Эмиссары союзников, отчаянно пытаясь реанимировать Восточный фронт, работали как с либералами, так и с социалистами. Большевики, вероятно, знали об этой деятельности, но в тот момент предпочитали не вмешиваться, поскольку противопоставление союзников «центральным державам» повышало их ставки в политическом торге.

Оказавшись в Москве, Струве первым делом должен был найти жилье для себя и своей семьи, только что прибывшей из Петрограда. Этот вопрос уладил Трубецкой, имевший в городе многочисленных родственников. Чтобы защитить приютивших его людей от возможных преследований, Струве никогда не рассказывал о том, где его семья проживала в 1918 году; он упоминал только, что место было уютным и не тронутым грабежами [27]. Впрочем, опираясь на информацию, полученную от сына Струве и его друзей, мы теперь можем раскрыть точное местонахождение этого семейного убежища. Нина и мальчики жили в изящном частном доме, принадлежавшем родственнику Григория Трубецкого, гвардейскому лейтенанту В.Н. Гагарину (в то время бывшему на юге), и находившемся на Новинском бульваре, 36. Здесь в их распоряжении был целый этаж. Стремясь обеспечить безопасность семьи в случае своего ареста, сам Струве поселился отдельно, с семьей некоего Н.Н. Авинова, проживавшей неподалеку, на улице Поварской, За, в доме княгини А.С. Гагариной. Отказавшись от регистрации в милиции, он вел нелегальное существование и часто ночевал в различных местах. Для Струве было весьма опрометчиво появляться на публике, поскольку его необычно высокая, сутулая фигура и всклокоченная, патриархальная борода были слишком хорошо известны. Тем не менее он вел на редкость активную жизнь, соблюдая лишь минимальные меры предосторожности. Струве часто виделся с друзьями, иногда на тенистом Тверском бульваре, а иногда — у них дома. Он принял участие в нескольких докторских защитах, темы которых интересовали его. Он присутствовал также при рукоположении своего друга Сергея Булгакова. Он проводил собрания Лиги русской культуры, на которых читались доклады о русской литературе, искусстве и науке (например, Вячеслав Иванов выступил с сообщением о русском языке, а Александр Гречанинов — о русской музыке). Наконец, он редактировал тот номер Русской мысли , который оказался для журнала последним. Кроме того, Струве занимался подготовкой и публикацией обновленной версии «Вех» — сборника статей «Из глубины», который должен был подытожить события предшествующего года и наметить пути возрождения страны. Он, однако, ни разу не приходил на Новинский бульвар, 36, неизменно настаивая, чтобы семья сама навещала его.

К прибытию Струве в Москву его друзья образовали комитет из девяти членов, так называемую «девятку», который задумывался в качестве координационного центра антибольшевистской деятельности. В состав комитета вошли по три представителя от Торгово-промышленного союза, «Организационной группы московских общественных деятелей» и Конституционно-демократической партии. Номинально «девятку» возглавлял А.В. Кривошеин, известный специалист по земельному вопросу, но ее фактическим лидером был тогдашний руководитель кадетов П.И. Новгородцев. Организации предстояло подготовить создание надпартийной общероссийской коалиции, о которой конституционные демократы мечтали со времен Союза освобождения — альянса всех патриотически настроенных граждан, готовых работать над восстановлением в России законности и порядка [28]. К участию был приглашен и Струве; он вошел в состав комитета в качестве представителя «Организационной группы московских общественных деятелей», к тому моменту влачившей жалкое существование. Сразу после образования «девятка» наладила рабочие контакты с двумя небольшими, но влиятельными группами — Правой партией и Союзом землевладельцев, в результате чего был создан Правый центр. (Эту группу следует отличать от другой надпартийной коалиции, сформированной антибольшевистски настроенными социалистами и называвшейся Союзом возрождения России.) О первых шагах Правого центра почти ничего неизвестно. По-видимому, организация боролась с большевистской диктатурой методами саботажа и сбора разведданных, привлекая для этого бывших офицеров, которые, не имея ни работы, ни денег, проживали в основном в двух столичных городах. Правый центр намеревался также помочь Добровольческой армии людьми и деньгами, но в марте и апреле 1918 года, когда добровольцы совершали свой «ледяной поход» по северокавказской степи, подобное содействие было невозможным.