Ричард Пайпс - Струве: правый либерал, 1905-1944. Том 2

Так, в тишине и согласии, прошли август и сентябрь. Листья уже начали желтеть, а о британском наступлении на Москву не было никаких вестей. Борман начал беспокоиться; он решил выдвинуться поближе к Архангельску, чтобы на месте разведать ситуацию. Оставив Струве и Глеба в алятинском уединении, он проездил на поездах и пароходах весь октябрь. На его пути встречались дикие матросские патрули; он проходил через монастырь, десять монахов которого только что были расстреляны по приказу комиссара; он на каждом шагу видел нищету и страх — но об англичанах нигде не было ни слуху, ни духу. Тем не менее Борману показалось, что перебравшись подальше на север и поближе к Архангельску, Струве будет в большей безопасности, нежели в Алятино. Проезжая на обратном пути через Вологду, он с помощью своего чиновничьего удостоверения выписал в местном совете командировку в район лесозаготовок. Его секретарь, естественно, должен был ехать с ним.

Борман вернулся в Алятино в конце октября. Струве отнесся к его плану без особого энтузиазма, ибо риск был слишком высок, но узнав о том, что Нина с тремя мальчиками покинула Москву и переехала в Вятку, позволил себя убедить. Поезд, на котором они с Борманом отправились в путь, регулярно прочесывали патрули, искавшие незаконные запасы продовольствия, но их самих не трогали. В Вятке Струве ненадолго повидался с семьей. Проведя вместе один день, они вновь расстались — на сей раз на два года, в течение которых между ними не было буквально никаких контактов [39]. Струве и Борман продолжили продвижение к Архангельску. Пока было возможно, беглецы ехали на поезде, сойдя в конце ветки в Котласе; там пересели на пароход, шедший по Северной Двине, и высадились неподалеку от Великого Устюга. Когда они распаковывали вещи в арендованной ненадолго комнатке, Бормана прошиб холодный пот: на подкладке пальто своего компаньона он заметил гордо вышитую золотой нитью фамилию владельца. В панике он запер дверь и немедленно спорол буквы. После краткого пребывания в Великом Устюге они возвратились в Котлас, где погрузились на другой пароход, доставивший их в Сольвычегодск. Борман снял комнату на окраине городка, поближе к лесу, стараясь не вызывать никаких подозрений. Стояла поздняя осень, было дождливо. Путники, опасаясь лишний раз показываться на дворе, в основном сидели взаперти. Струве, одолеваемый неутолимой тягой к чтению, нашел в доме роман Гюго «Труженики моря» и подшивки старых журналов. За чтением этой литературы он коротал время, дожидаясь англичан, которые тем временем готовились к зимовке в нескольких сотнях верст севернее.

Неделя прошла в полной безмятежности. Но как- то раз в дверь постучали; на пороге появился милиционер, который, бегло осмотрев комнату, предложил Струве пройти в отделение. Борман отметил, что Струве надевал пальто трясущимися руками. Сам Борман почти не сомневался, что это конец, и даже подумывал о побеге, чтобы не пропасть самому. Но в конце концов он не решился бросить Струве на произвол судьбы. Через полтора часа тот вернулся; сопровождавший его милиционер на этот раз пригласил в отделение самого Бормана. Там Борман выяснил, что в нем заподозрили дезертира из «красной» армии, а Струве допрашивали именно по этому поводу. Свой статус советского служащего он подтвердил без малейших затруднений, но все же, не желая искушать судьбу, решил покинуть Сольвычегодск на следующий же день.

Путники ненадолго вернулись в Алятино. К тому моменту стало ясно, что англичане, если они вообще когда-нибудь придут, в зимние месяцы точно не снимутся с места, а посему дожидаться их в северных лесах бессмысленно. В связи с этим Борман собрался перевезти Струве и его сына в Петроград, а потом попытаться перебросить их за пределы советской России, в Финляндию.

Троица появилась в Петрограде в конце ноября. Перед ними предстало мрачное зрелище:

«Мертвым кажется гранит набережных. Мертвы Дворец, Сенат, Крепость. Окаменел Петр. Только Нева в своем хмуром осеннем величии напоминает о русской стихии, о том, что так легко ее поработить и уничтожить до конца.

Жалобно дует заунывный ноябрьский ветер вдоль пустых улиц, на которых год перед тем бурлили солдатские серые толпы. Летом на пустых площадях уже появилась трава. Тут и там виднеются ее засохшие остатки. Извозчиков стало совсем мало, и только мчатся по улицам автомобили с седоками в черных куртках или в защитных шинелях. На Невском еще есть прохожие, еще не все магазины заколочены. Но чем дальше от Невского, тем меньше людей на улицах и тем боязливее пробираются они по улицам своего города» [40].

Бормана немедленно охватило желание исчезнуть, бежать туда, где «живут люди, а не напуганные тени».

Они поселились в квартире матери Бормана на Старорусской улице, 16, где им предстояло провести две недели, пока будет готовиться побег за границу. Тыркова- Вильямс и ее муж уже перебрались в Лондон, а в квартире жили немецкая гувернантка Бормана и ее друг, бывший офицер императорской гвардии, ныне красноармеец. Руководствуясь элементарной предусмотрительностью, Струве нужно было сидеть дома и не показываться на улицах города, где его хорошо знали. Но, как и в Москве за полгода до этого, он просто не мог сдерживать себя, особенно по ночам. Однажды он рискнул даже выйти средь белого дня, чтобы встретиться в Академии наук с С.Ф. Ольденбургом. Возможно, они говорили о сохранении архива Союза освобождения [41]. У самого здания Академии Струве неожиданно наткнулся на давнего знакомого, некоего профессора Пергамента, который, разволновавшись от нечаянной встречи, на всю улицу выкликал его по имени. После этого инцидента Струве больше ни разу не выходил в дневное время.

Оставаясь в Петрограде, Борман и Струве поддерживали тесные контакты с П.В. Герасимовым, кадетом и бывшим депутатом Думы, который, в глубочайшей тайне, совместно с инженером В.И. Штейнингером, руководил петроградским отделением Национального центра. Человек выдающейся храбрости, отказавшийся, несмотря на угрожавшую ему опасность, эмигрировать (через год он был арестован ЧК и расстрелян), Герасимов убеждал Бормана как можно скорее отправить Струве за рубеж. С его помощью Борман установил связь с Яковом Лившицем, молодым человеком, который с помощью финских контрабандистов занимался переброской людей в Финляндию.

Наиболее короткий путь в Финляндию проходил по железной дороге Петроград — Выборг. Но эта ветка тщательно охранялась, и у человека, обладавшего известностью Струве, практически не было шансов перейти границу незамеченным. К счастью, имелся еще один путь, более безопасный. В годы войны русское правительство построило второстепенную железнодорожную колею от Петрограда до Финляндии, которая, соединяясь с мурманской магистралью, использовалась для доставки военных грузов, поступавших от союзников. Линия начиналась на петроградской станции Охта и вдоль западного берега Ладожского озера тянулась до финского городка Сортавала (Сердоболь). В холодную и голодную зиму 1918-1919-го ветка использовалась в основном жителями Петрограда для поддержания меновой торговли. Горожане везли по этой дороге разные вещи, которые можно было обменять у русских или финских крестьян на продукты или, скажем, спички. Попутно крестьяне, занимавшиеся подобным бартером, помогали желающим пересекать границу. Патрулей коммунистов здесь почти не было.