Ричард Пайпс - Струве: левый либерал 1870-1905. Том 1

Конференция открылась в Париже 17/30 сентября 1904 года в Hotel d’Orléans на Rue Jacob и продолжалась девять дней [803]. Либералы подтвердили на ней свое неприятие идеи вооруженного восстания и изложили план кампании по проведению банкетов, демонстраций и петиций, требующих введения конституции. Судя по всему, этот план был принят на состоявшемся в августе Совете Союза Освобождения. Большая часть времени ушла на дискуссии по национальным вопросам, поскольку основную часть участников составляли партии национальных меньшинств. Милюков писал, что был поражен тем, насколько далеко был готов зайти Струве в своем желании найти общий язык с нацменьшинствами. Действительно, из публичных заявлений Струве, сделанных им в 1904 и 1905 годах, видно, что он не только готов был одобрить полное восстановление конституции Финляндии — с этим в той или иной степени было согласно большинство либералов, — но готов был согласиться на восстановление конституционной хартии в Польше, жалованной ей Александром I в 1815 году и аннулированной Николаем I после Польского восстания в 1830 году [804]. Милюков был против подобной постановки этих вопросов и за оставшиеся полтора дня конференции добился того, чтобы все специфические рекомендации относительно национальных меньшинств были исключены из программы [805].

Принятые конференцией решения еще раз подтвердили приверженность ее участников принципам демократии и идее замены самодержавия конституционным и демократическим правлением. Что же касается национальных меньшинств, то в резолюции было сказано о «праве на национальное самоопределение» — эту формулу каждый мог интерпретировать так, как считал нужным. Правда, наложенные на национальные меньшинства ограничения в правах и политика русификации были осуждены в достаточно ясной форме [806]. На конференции также обсуждались конкретные способы сотрудничества в ходе противостояния имперскому режиму, однако по этому поводу ничего не опубликовано и по сей день. Хотя есть основания считать, что речь при этом шла в том числе и об обещании активной помощи Союзу Освобождения в развертываемой им проконституционной кампании.

Как сообщалось в Революционной России , органе эсеров, главная цель конференции заключалась в создании не политического союза, а «временных коалиций для достижения одновременности натиска» на правительство [807]. Каждая из партий-участников сохраняла полную самостоятельность в принятии решений как по теоретическим, так и по практическим вопросам.

По просьбе представителей Союза освобождения было решено пока воздержаться от сообщения каких-либо сведений о конференции — до декабря 1904 года — с тем, чтобы дать Союзу возможность публично заявить о своем существовании [808]. Это было сделано в середине ноября (ст. ст.), когда все партии-участники одновременно опубликовали в своих органах протоколы и резолюции Парижской конференции. Эта акция произвела сильное впечатление, поскольку в истории российской оппозиции еще не было случая, чтобы отдельные партии настолько отрешились от своих разногласий, чтобы стало возможно принятие общей программы.

Парижская конференция официально называлась «Конференцией оппозиционных и революционных организаций Российского государства». Тем самым было зафиксировано различие между теми, кто стремился вернуться к методам революционного насилия, и теми, кто решительно от них отказался. Ибо, как только кончились совместные заседания в рамках конференции, четыре «революционных» партии созвали свое собственное тайное совещание, на котором был сформирован блок координации стратегии и тактики вооруженной борьбы. Об этом было тоже объявлено публично, но в декабре 1904 года [809].

Если проводить исторические параллели, то можно сказать, что аналогом Французской Национальной Ассамблеи 1789 года в истории русской революции является большой Земский съезд, состоявшийся в Санкт-Петербурге между 6/19 и 9/22 ноября 1904 года. Именно на нем большинство выборных представителей страны, тщательно взвесив свое решение, торжественно и при полном осознании совершаемого ими шага проголосовало за введение в стране представительного законодательного собрания. И как только конституционалистское движение получило такое неоспоримое признание, страну захлестнула революционная волна.

Инициатором этого съезда, ставшего своего рода демонстративной акцией, как и многого из того, что произошло в России в течение шести поворотных месяцев после убийства Плеве, был Союз освобождения. Еще в середине августа, как уже было отмечено, совет этой организации начал думать о реализации плана национальной кампании в поддержку конституции. Об этой кампании шла речь еще во время формирования Совета, в январе 1904 года, но ее проведение было отложено в связи с начавшейся войной с Японией. Совет полагал, что для оказания максимального давления на правительство было желательно, чтобы как можно больше провинциальных земских собраний приняли резолюции, одобряющие введение конституционного правления. В конце августа (ст. ст.) два члена Совета, работавших в Московском бюро земских съездов, обратились к Шипову, главе этого бюро, с предложением объявить о созыве общенационального съезда земских депутатов, задачей которого являлась бы выработка общей политики по вопросу о конституции [810]. Однако, поскольку бюро фактически бездействовало уже в течение двух лет, то есть с того момента, как Шипов договорился о сотрудничестве с Плеве, Союз освобождения вовсе не надеялся на положительный ответ и, не желая терять время, сконцентрировался на организации банкетов, демонстраций и петиций в поддержку конституции [811].

Между тем, к большому изумлению Союза, идея созыва общенационального земского съезда практически сразу получила поддержку и одобрение бюро. К тому моменту большая часть консервативных земцев уже отчаялась в своих попытках хоть как-то договориться с бюрократическим режимом, чья полнейшая некомпетентность и тупость в деле управления была нагляднейшим образом продемонстрирована в ходе русско-японской войны. В принципе, при нормальном стечении обстоятельств, преданность династии Романовых заставила бы их воздержаться от публичного выражения своего недовольства. Но предпринятые Мирским шаги создали впечатление, что монархия ждет от них того, чтобы они высказались со всей откровенностью. Поверив в это, они присоединились к конституционалистам и дали свое согласие на созыв общенационального земского съезда. 8/12 сентября бюро объявило о своем решении созвать земский съезд в Москве в начале ноября (ст. ст.). В повестку дня этого съезда, в дополнение к обычным земским проблемам, далеким от острых политических проблем, был включен вопрос и о политическом будущем страны. Случайно узнав о планах съезда (относительно его полной повестки дня он был в неведении), Мирский не только не высказался против, но даже проявил инициативу и обратился за одобрением к царю [812]. И нет ничего удивительного в том, что, получив августейшую поддержку, предстоящий съезд вызвал в стране огромную волну нетерпеливого возбуждения. Многим казалось, что инициатива его созыва на самом деле идет от самых верхов, что правительство начало-таки свои консультации с общественностью с целью выработки общенационального консенсуса относительно политического будущего страны. Пример таких консультаций уже имел место в истории России — подобного рода консультации предшествовали отмене крепостного права. Земцы полагали, что от них требуется формулировка своего рода конституционной хартии. Таким образом, ненароком одобрив идею проведения дискуссии по конституционной проблеме и тем самым дав ей законное основание, Мирский, сам того не осознавая, толкнул консервативные элементы в объятия Союза освобождения, влиянию которого они до того времени стойко сопротивлялись. Это явилось залогом успеха действий Союза.