Ричард Пайпс - Струве: левый либерал 1870-1905. Том 1

Ленин не оставил сравнимых с вышепроцитированными воспоминаний о Струве (как, впрочем, не оставил он таких воспоминаний и о своих друзьях или политических соратниках). Тем не менее, несмотря на отсутствие непосредственного свидетельства, совершенно очевидно, что он сразу же распознал в Струве присущую тому абсолютную неспособность к какой-либо революционной деятельности. Ему, наделенному тем, что Пьер Леруа называл «способностью постигать худшую сторону человеческой натуры», не потребовалось много времени на то, чтобы заметить, что Струве присуще глубинное противоречие между словом и делом. Струве обладал той типичной для русского интеллигента моральной чувствительностью, которая делала его не способным к интеллектуальному соглашательству с насилием и страданием. И Струве прекрасно осознавал это свое качество: он как-то признался Потресову, что вид страдающего человека лишает его какой-либо способности к действию [252]. Он играл политическими клише типа «классовая борьба» и «выживание сильнейшего», разглагольствовал о прогрессивной роли античного рабства, нахваливал ту «службу», которую сослужил современной ему России голод. Но все это было для него только голой абстракцией. На самом деле, при столкновении с подобными вещами в реальной жизни, он не смог бы сохранить отстраненное спокойствие, не говоря уже о том, чтобы подстрекать к ним кого-либо. Для Ленина дружба с таким человеком была абсолютно неприемлема: Струве был слишком мягок, слишком интеллектуален, слишком напоминал «профессора», кроме того, он слишком часто был подвержен слишком большому количеству сомнений и колебаний.

Однако альянс — совсем другое дело. В то время Ленин уже в такой степени находился во власти своих политических амбиций, что ради их удовлетворения был готов на то, чтобы крепко держать в кулаке личные чувства и пристрастия. Адвокат без практики (между прочим, достигнув уже двадцатипятилетнего возраста, он продолжал жить на средства матери), вроде бы литератор, не опубликовавший под своим именем еще ни одного слова, революционный лидер, стоящий во главе дюжины полуобразованных интеллигентов, он был вынужден идти на альянс даже с теми партиями и отдельными людьми, к которым не испытывал ни малейшей симпатии — только на этом пути он мог обрести какую-либо основу для получения реальной власти. Поэтому львиную долю своего времени он отдавал этой деятельности: заключил договор с организацией «Народной воли» об использовании их тайной типографии, вел затяжные переговоры с Мартовым об объединении разрозненных организаций, принимал участие в установлении и налаживании связей между социал-демократической интеллигенцией и рабочими, заведовавшими кассами взаимопомощи. Струве был для него только одним из звеньев в его «цепочке власти». Еще раньше утвердившись во мнении, что Михайловский, Воронцов, Даниельсон и другие публицисты, входившие в «народнический» лагерь (он сразу же стал использовать этот термин в том значении, в котором его употреблял Струве), представляют интересы некрупных сельскохозяйственных и промышленных производителей (то есть «мелкой буржуазии»), он придал им статус классовых врагов, с которыми необходимо безжалостно сражаться. В этих обстоятельствах Струве представлял для Ленина немалую ценность. Поскольку как бы Струве ни относился к идее революции, «народникам» он противостоял со всей присущей ему искренностью и страстью, так что в ходе проведения кампании против них он мог бы стать весьма полезным союзником. Ленину очень хотелось, чтобы Струве целиком посвятил себя задаче «развенчания» «народников», и было известно, что он выражал недовольство, что Струве напрасно теряет время на университетскую «схоластику» [253]. В течение всех пяти лет их тесного взаимодействия (1895–1900) ключевым словом для выражения ленинского отношения к Струве было слово «использование». А та невероятная злоба, с которой Ленин обрушился на Струве в 1900–1901 годах, явилась следствием внезапно возникшего у него убеждения, что вместо того, чтобы манипулировать самому, он, Ленин, в свою очередь, сам стал объектом манипулирования.

Даже если Струве и был свободен от тех манипуляционных устремлений, которые у Ленина при установлении личных взаимоотношениях с людьми всегда принимали угрожающие размеры, его союз с Лениным также носил утилитарно-политический характер. Струве был заинтересован в свержении самодержавия и замене его либеральным правительством. Ради успеха этого дела он был готов к контакту с самым широким кругом групп и партий, провозглашавших своей целью политическую свободу. Понимая, что Ленину присущи огромный талант политика и целеустремленная приверженность политической борьбе, он подавил в себе инстинктивную неприязнь к нему. Позднее он вспоминал, что «отставил в сторону» свои неприязненные мысли и представления о Ленине, поскольку они являлись «внутренними препятствиями», ведущими к «осложнениям в отношениях, которые, в надежде на их потенциальную политическую полезность, я считал одновременно и морально оправданными для себя, и политически необходимыми для нашего дела» [254].

Зимой 1894-95 годов, когда между Струве и Лениным завязывались их сложные отношения, Потресов готовил к изданию еще одну социал-демократическую книгу, в которой была помещена дискуссия по поводу двух работ, переданных ему в Лондоне Плехановым. Потресов предложил Ленину поместить в этой книге свою рецензию на «Критические заметки», но в исправленном варианте, после исключения особо оскорбительных пассажей (и, возможно, того, что он считал немарксистским). Ленин колебался: предоставившаяся возможность литературного дебюта была соблазительна, тем не менее он не хотел поступаться принципами. Кроме того, на него оказывали давление члены его кружка, активисты, которые не особенно хорошо разбирались в теоретических вопросах и на все с ними связанное смотрели с подозрением, в силу чего предпочитали не иметь слишком тесных контактов с университетскими интеллектуалами [255]. В конце концов под нажимом Потресова Ленин согласился передать этот вопрос на рассмотрение H. Е. Федосеева, казанского социал-демократа, чье мнение он высоко ценил; после того, как Федосеев посоветовал ему внести в статью требуемые исправления, он решился на публикацию [256]. Рецензия появилась в сборнике в исправленном и расширенном виде под названием «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве» [257].

Существует широко распространенное мнение, что в этой своей первой печатной работе Ленин разнес «Критические заметки» как не- «марксистскую» книгу [258]. Однако это не соответствует истине, что с готовностью подтвердит каждый, взявший на себя труд прочесть эту статью. Действительно, Ленин скрупулезно исследовал, где и каким образом в этой книге Струве отклонился от Маркса, но при этом нужно помнить, что в предисловии к «Критическим заметкам» Струве открыто оговорил свое право на это. Поэтому для того, чтобы установить факт неортодоксальности Струве, вовсе не надо было прибегать к такому тщательному анализу. Истинной целью Ленина было не пригвоздить Струве к позорному столбу, а лишь поправить и усилить его. Избранный им тон был тоном учителя, а не обвинителя, и критика его была дружелюбной и конструктивной. Отметив, что Струве считает, что «ортодоксией он не заражен», Ленин берет на себя смелость переформулировать те его тезисы, с которыми он выражает свое полное согласие [259], — так, чтобы они приняли более «марксистский» вид. «Как видит читатель, — писал по этому поводу Ленин, — мне приходится только договаривать положения г. Струве, давать им иную формулировку, — “то же слово да иначе молвить”» [260].