Ричард Пайпс - Струве: левый либерал 1870-1905. Том 1

Однако несмотря на все приводимые им аргументы, свидетельствующие против обострения классовой борьбы, долженствующей увенчаться социальной революцией, Струве (как и Энгельс) вовсе не считал, что социал-демократия обязана отречься от веры в революцию. По его мнению, социал-демократия является своего рода религией, адепты которой жаждут воплощения определенного социального идеала. Маркс уверовал в социализм еще до того, как неизбежность его прихода была подтверждена последующими научными изысканиями. И именно вера стала для него источником необходимой силы. Любая политическая система, любое массовое движение требуют некоторой дозы утопизма; и социал-демократия в этом смысле не исключение [464]. Здесь главное — не смешивать науку и утопию, настаивая на том, что марксизм является последовательной научной системой. В конечном счете социал-демократия, как и любое религиозное движение, секуляризуется, и когда этот процесс дойдет до конца, утопические догмы — классовая борьба и революция — исчезнут сами по себе.

Критикуя экономический аспект марксизма, Струве сосредоточился на его святая святых — теории стоимости. Также, как и в процессе критики марксистской социологии, он пошел по пути выявления логических сбоев внутри этой теории.

Согласно концепции, изложенной Марксом в 1-м томе «Капитала», меновая стоимость товаров определяется количеством труда, затраченного на их производство. Капитал, расходуемый на покупку этого труда, Маркс назвал «переменным», чтобы отличать его от «постоянного» капитала, затрачиваемого на покупку сырья, оборудования, помещений и т. п. Только «переменный» капитал влияет на величину прибавочной стоимости, которая является целью капиталистической эксплуатации, поскольку капиталист зарабатывает деньги на накоплении разности между заработной платой рабочих и ценой произведенных ими товаров. Согласно марксистской терминологии, капиталистическая «норма прибыли» есть отношение прибавочной стоимости к общему капиталу, который есть сумма переменного и постоянного. Получается, что чем больше отношение переменного капитала к постоянному, то есть чем больше трудовые затраты, тем выше норма прибыли.

Еще при жизни Маркса некоторые экономисты указывали на недостаточную последовательность его теории прибыли. Бем-Баверк настаивал на том, что теория Маркса противоречит хорошо известному факту — тому, что при капиталистической системе хозяйствования норма прибыли стремится к выравниванию, или, другими словами, «органический состав» капитала, то есть соотношение его постоянной и переменной составляющих, не оказывает на норму прибыли значительного воздействия. А если это так, то каким образом стоимость товаров и уровень нормы прибыли могут определяться количеством труда, затраченного на их производство?

Энгельс обещал, что объяснение этой несообразности будет дано в третьем, посмертном томе «Капитала», который он готовил к печати. Но когда наконец в 1894 году вышел этот том, большинство читателей испытали разочарование. Допуская постоянство нормы прибыли, Маркс отказался от того, что обмен товаров осуществляется на основе их трудовой стоимости. Отказавшись от этого, он вернулся к старому взгляду, состоящему в том, что стоимость товаров определяется «издержками производства», причем затраты на труд представляют собой одну из этих издержек. Для того чтобы увязать два совершенно разных взгляда на механизм образования стоимости, Маркс предположил, что даже если стоимость отдельных выставляемых на продажу товаров и не равна вложенному в них труду, то установление этого равенства происходит на уровне производства всего «общественного продукта». Бем-Баверк незамедлительно отметил в своем труде «Карл Маркс и конец его системы» («Karl Marx and the Close of His System»), что подобного рода объяснение является тавтологией, из чего сделал вывод, что в конечном итоге Маркс так и не разрешил фундаментального противоречия своей теории стоимости.

Выход третьего тома «Капитала» показал неспособность его автора удовлетворительным образом разрешить центральную для марксистской экономики проблему; естественно, это явилось мощным толчком к дальнейшему развитию ревизионизма. (Бернштейн признался, что именно это событие вызвало в нем тот перелом, в результате которого он решительно порвал с марксистской ортодоксией. [465]) Противоречие между содержанием первого и третьего томов «Капитала» сыграло немалую роль и в эволюции взглядов Струве. Непосредственно после выхода третьего тома он находился во вполне оптимистическом настроении. Прочитав этот том вскоре после его выхода в свет, в то время, как он находился в Швейцарии, Струве написал Потресову, что все разговоры о противоречиях в марксовой теории стоимости оказались «сущим вздором» [466]. Он защищал Маркса по крайней мере до декабря 1896 года — времени написания им рецензии на новый перевод «К критике политической экономии» [467]. Вообще, нельзя не заметить, насколько медленно и постепенно продвигался Струве по пути публичной критики какого-либо из аспектов марксистской экономической теории. И Туган-Барановский, и Булгаков в этом отношении его опережали [468], однако в то время они в гораздо меньшей степени были вовлечены в движение и последствия их критики имели для них гораздо меньшее значение.

Но когда Струве начал наконец серьезно сомневаться в системе марксизма, критика его была безжалостна и сокрушительна. И когда он довел ее до логического конца, то лично у него от марксизма осталось разве что только восхищение гением создателя этой системы.

Зимой 1898-99 годов он пришел к выводу, что если в качестве фактора, определяющего цену товара, Маркс выбрал «издержки производства», это свидетельствует о том, что марксистская экономическая теория эклектична: «До выхода III тома «Капитала» многие — и признаюсь, я тоже принадлежал к числу этих многих — думали, что Маркс своим анализом ценности, прибавочной ценности и капитала вконец разрушил почтенную «вульгарную» — по столь популярной презрительной терминологии самого Маркса — теорию «издержек производства», как основы и мерила ценности. А между тем III том «Капитала» показал, что Маркс и по отношению к этой «буржуазной» теории пришел не разрушать. Третий том «Капитала» дал лишь социологическое обоснование вульгарной теории издержек производства» [469].

В отношении противоречий между первым и третьим томами «Капитала» Струве пришел к выводу, что они появились в результате неосознанного смешения Марксом экономического и социологического подходов: «Вообще, мне кажется, не следует преувеличивать заслуги Маркса в области анализа чисто экономических явлений (явлений рынка). Маркс произвел переворот в науке политической экономии установлением ее социологических основ. Но ему самому было, бесспорно, неясно отношение этих социологических основ (теории капитала как общественного отношения) к анализу явлений рынка, анализу, который ставит себе совершенно иные задачи, чем социологическое обоснование политической экономии. Неясность в понимании соотношения между социологическими основами и экономическим анализом всего резче сказалась в противоречивости, которою бесспорно страдает учение о ценности, как оно изложено в I и III томах «Капитала». С другой стороны эта неясность привела Маркса к тому, что он в III томе быть может в значительной мере бессознательно, но тем выразительнее реабилитировал классически-вульгарную политическую экономию, поскольку она давала анализ рыночных отношений. Содержанием критики Маркса, этой важнейшей задачи современности в области теоретической экономии, и должно, на мой взгляд, явиться ясное отделение социологических основ его политической экономии как таковых от его анализа рыночных отношений. Такая критика должна прежде всего направиться на понятие ценности…» [470]