Андрей Глебов - Англия в раннее средневековье

С началом приобщения англосаксов к истинной вере стало неизбежным столкновение христианской и языческой этики в вопросе о допустимости и границах кровной мести. Именно такое столкновение, по-видимому, лежит в основе сообщения Беды Почтенного об убийстве принявшего христианство короля Эссекса Сигеберта (630–633 гг.) двумя его сородичами, которые были разгневаны его обыкновением прощать своих врагов [475] Beda Venerabilis. Historia ecclesiastica gentis Anglorum. III, 18 // Monum. Hist. Brit. L.,1848. Vol. I. P. 160. . Возможно, убийцы чувствовали, что терпимость Сигеберта мешает тому выполнять свой долг перед членами maegas ? Как мы уже знаем, в VI–VIII столетиях положение церковной организации, да и христианства вообще в Англии было довольно неустойчивым и они, скорее всего, не могли радикально повлиять на существующие в англосаксонском обществе представления о кровной мести. Тем не менее уже в «Пенитенциалиях» архиепископа кентерберийского Теодора содержалось категорическое требование: «Если кто-нибудь убьет человека из мести за родственника, пусть на него, как на убийцу, будет возложена семи или десятилетняя епитимья» [476] Цит. no: The heads of religious houses of England and Wales. Cambridge, 1972. P. 148. . В дальнейшем Церковь стала одним из наиболее важных общественных институтов, которые активно поддерживали замену файды соответствующими компенсациями. В том же направлении развивались и законодательные мероприятия государственной власти по пресечению череды кровавых столкновений, в которые нередко превращалась вендетта между влиятельными maegas , что само по себе служит ясным свидетельством глубокой укорененности этого обычая в обществе [477] II Eadmund, например, целиком посвящен его правовому регулированию. . По справедливому мнению некоторых исследователей, отдельные титулы судебников последних англосаксонских королей являются прямым отражением влияния церковных проповедей, осуждавших вендетту и высказывавшихся в пользу замены ее денежным возмещением [478] Lawson М. К. Archbishop Wulfstan and the homiletic element in the laws of Aethelred II and Cnut // English historical review. 1992. Vol. 107, № 424. P. 565–586. .

Помимо кровной мести англосаксы прибегали к помощи родовой организации во многих других жизненных обстоятельствах. Ближайшие родичи принимали участие в организации браков, и материнская родня замужней женщины следила за тем, чтобы ее интересы не нарушались после свадьбы [479] Aethelbert. 77; 77, § 1; Aelfred, 8, § 3; 9. . С другой стороны, родственники мужа в случае его смерти при наличии малолетних детей осуществляли опеку над имуществом» а бездетная вдова лишалась имущества опять-таки в пользу мужниной родни [480] Aethelbert, 81; Ine, 38. . Сородичи обязаны были следить за тем, чтобы их родственник, обвиненный в каком-либо преступлении, не избегал правосудия; если же он ускользал от него, то становился изгоем изгоем ( utlah ), и родичам запрещалось предоставлять ему убежище под страхом суровых штрафов. Члены maegas также выступали как соприсяжники в суде [481] Ine, 15; 46, § 2; II Aethelstan, 8; VI Aethelstan, 12, § 2. , что зачастую было сопряжено с дополнительными расходами.

Возникает естественный вопрос: в чем причины столь долгого сохранения кровной мести и других родовых распорядков в социальных отношениях населения раннесредневековой Англии? Было бы, наверное, серьезным упрощением видеть в этом факте только наследие варварских времен. Не исключая этого фактора, который с конца VIII по начало XI в. находил себе постоянную подпитку в непрерывном притоке скандинавских иммигрантов, несших с собой разнообразные элементы родоплеменных отношений, ответ следует, на наш взгляд, искать в уровне и противоречиях социального развития англосаксонского общества.

Два основных компонента этого общества определялись законодательством Альфреда Великого аллитерированной фразой, которая в переводе звучит как «кэрлы и эрлы» ( ge ceorle ge eorle ), т. е. «простолюдины и знать» [482] Aelfred, 4, § 2. . В реальности социальная система англосаксов была, разумеется, много сложнее и помимо перечисленных включала в себя разнообразные категории полусвободных и рабов. Кроме того, надо иметь в виду, что известные нам стратификации Кента и Уэссекса демонстрируют хотя и однотипные, но во многом несхожие формы общественного устройства [483] См.; Глебов А. Г. К вопросу об общественном строе Кента и Уэссекса в ранний англосаксонский период // Средневековая Европа: История и историография. Воронеж, 1997. С. 3–21. .

Наиболее ранние кентские законы выделяют в этом королевстве по меньшей мере четыре социальные группировки, различающиеся между собой величиной вергельда. Наибольший вергельд — 300 шиллингов — имели представители возвышающейся знати — эрлы [484] Hlothaere, Eadric, 1. ; жизнь рядовых общинников-кэрлов оценивалась в 100 шиллингов [485] Aethelbert, 21; Hlothaere, Eadric, 3. ; так называемые лэты в зависимости от неизвестных нам обстоятельств ценились в 80, 60 или 40 шиллингов [486] Aethelbert, 26. . Что касается рабов, то они вергельда как такового не имели, и цена их убийства частично зависела от статуса их владельцев, которым, собственно, и доставался штраф, и частично от того, к какой из нескольких прослоек несвободных принадлежал сам раб [487] Ibid., 10; 11; 16; Hlothaere, Eadric, 1–4. . Перед нами, таким образом, предстает социально стратифицированное общество, в котором, очевидно, уже существуют отношения господства-подчинения.

Главную социальную группу кентского общества VII в. составляли, безусловно, свободные общинники — кэрлы. В их личном пользовании находились пахотные наделы (обычно величиной в один сулунг), полосами лежавшие в пределах земель общины. Именно этот надел составлял основу свободного состояния кэрла: без него не могли осуществляться никакие права и обязанности, характерные для свободного члена общества. В состав хозяйства кэрла, кроме того, входили дом с усадьбой (надворные постройки, огород, иногда фруктовый сад или пчельник) и имевшиеся у него права на пользование различными общинными угодьями [488] 0Aethelbert, 17; 27–29; Cartularium Saxonicum… № 25, 35, 42, 190, 365. . Помимо самого хозяина и членов его семьи в хозяйстве общинника работали рабы и лэты; однозначных свидетельств применения их на полевых работах мы не имеем: источники говорят об их использовании прежде всего в домашнем хозяйстве и в личном услужении [489] В титуле 7 «Правды Этельберта» в числе лично зависимых людей назван кузнец, а в титулах 11 и 16 упоминаются домашние служанки. (Aethelbert, 7; 11; 16.) .

Важно отметить при этом, что ни в VII, ни в IX столетии земля кентского кэрла еще не приобрела всех черт свободно отчуждаемой собственности. В судебнике Этельберта содержатся косвенные указания на то, что дети кэрла наследовали его имущество равными долями [490] Aethelbert, 80. , но остается совершенно неясным, идет ли речь только о движимом имуществе или также и о земле; не вполне понятно к тому же, какой круг наследников имеется в виду: одни сыновья домохозяина или также и дочери. Скорее всего, при отсутствии у умершего прямых наследников-сыновей преимущественное право на земельную собственность переходило к сородичам, некогда составлявшим большую семью и входившим в состав maegas [491] Hlothaere, Eadric, 6; 11; 12; 14. . Можно предположить в связи с этим, что если малая семья кентского кэрла и вела в конце VII столетия самостоятельное хозяйство, то в имущественном и, главное, в поземельном отношении она еще сохраняла тесную связь с прежним большесемейным коллективом родственников. Наиболее явственно такая связь просматривается в институте фолкленда — «народной земли», — который и определял в ранний англосаксонский период наследование и пользование землей, еще не превратившейся в чью-либо частную собственность [492] Виноградов П. Г. Исследования по социальной истории Англии в средние века. М., 1887. С. 246–247; Гуревич А. Я. Англосаксонский фолкленд и древненорвежский одаль // Средние века. М., 1967. Вып. 30. С. 6770, 76. .