Сергей Сорочан - Ромейское царство [Часть 2]

Переписка- эпистолографияявлялась привычным делом для грамотного византийца. Хотя искусство писания писем не преподавали в школе, эпистолярный жанр был развит во все периоды ромейской истории. Родственники и друзья слали друг другу письма-питтакии не только написанные изысканным, вычурным стилем, церемонным языком, но и содержащие будничные просьбы прислать какое-нибудь лечебное зелье, вутир— сливочное масло, купить запас соли или одолжить на время редкую книгу, подборку упражнений для учеников. Письма столь же традиционно сопровождали разнообразные подарки — благовония, одежда, гребни в футлярах, покрывала, продукты питания, вино, даже кухонная утварь или шерстяные матрасы.

Иногда совсем уж трогательный вариант нежной дружбы к «невидимому другу» пробуждали даже святые в своих почитателях. В таких случаях святой становился одновременно и покровителем, и другом, и идеальным «Я».

Была знакома ромеям и искренняя, бескорыстная дружба, действительно рожденная глубокой симпатией, уважением и любовью. Она позволяла найти утешение у друга без кавычек, без оговорок, разделить с ним радость, общие увлечения, вкусы, рассчитывать на поддержку, помощь товарища. К примеру, митрополит Навпакта Иоанн Апокавк, нашедший приют в северогреческом Эпире, просил друзей помочь устроить военную карьеру своему племяннику и, в свою очередь, заступался за несправедливо обвиненных, посещал страждущих, больных друзей, то есть считал дружбу истинной только тогда, когда она подкреплялась соответствующими поступками, добрыми делами. Впрочем, подобные отношения были характерны в большей степени людям со скромным достатком и невысоким положением в обществе. Ведь богатство и слава, разумно полагали простые византийцы, зачастую порождают зависть и предательство.

Именно поэтому моралист Катакалон Кекавмен довольно цинично предостерегал племянника в советах и рассказах своего «Стратегикона» остерегаться друзей больше чем врагов: «Знаю я многих, кто погиб от друзей». Если ты поселишь друга в своем доме, он начнет осуждать твои порядки, высмеивать манеры твоих дочерей, — наставлял автор, — и дойдет до того, что соблазнит твою жену. Для карьериста Кекавмена было вполне ясно одно — верить никому нельзя. Для него это столь же очевидно, как то, что нельзя оставаться ночевать в доме, где есть змеи.

Чтобы не подвергнуться предательству и опале, а значит, сохранить благосостояние, ромейская аристократия не доверяла никому и даже не демонстрировала доверия или дружеского расположения. Недаром среди окружающих народов ромеи, особенно облеченные властью, слыли людьми льстивыми, двоедушными, неискренними. Их действительно учили говорить туманно, обрекая слова в трудную, неясную форму, которую при желании можно было оценивать двояко.

Бывало, что дружбу портила и этническая предубежденность. И тут дело было не только в том, что ее объект мог принадлежать к враждебным Ромейскому царству народам, например, к арабам-сарацинам. К примеру, двойственным было отношение к армянам: с одной стороны ромейское общество было достаточно открытым для представителей армянских родов, особенно православных. Но, с другой, считало их бесславными, неверными, коварными, хитрыми, лицемерными. Поэтому ромейская поговорка гласила: «Если у тебя в друзьях водится армянин, не мечтай о худшем враге».

Дружба между мужчинами ставилась выше чувств к женщине. Так, крепко подружившиеся Иоанн и Симеон, будущий Симеон Юродивый из Эмессы, когда они стали отшельниками, тайно друг от друга очень боялись, что жалость к старушке-матери Симеона и любовь к молодой жене Иоанна перевесят их желание посвятить жизнь служению Богу. Поэтому оба молились, чтобы женщины поскорее отошли в мир иной или, по крайней мере, стали инокинями. Когда обе они действительно умерли и Иоанн, и Симеон, как говорит Житие, «обрадовались великой радостью», поскольку освободились от женщин, которых любили. Такое желание может показаться нам кощунственным, в определенной мере оно действительно было эгоистичным, но не стоит забывать о миропонимании ромеев и их религиозности, которые формировали взгляды на жизнь как нечто бренное, лишь подготовительное к лучшей, духовной, вечной жизни за гробом, в прекрасном месте.

Выходит, каждый в Ромейском царстве понимал дружбу по своему, строил ее с разными людьми, но наиболее правильной, чистой она была лишь среди простого народа и византийских интеллектуалов, книжников, да и то не всех. Примером может стать вражда между дружившими Николаем Мистиком и Арефой Патрским, будущим архиепископом Кесарии Каппадокийской, писателем, комментатором и издателем философских произведений. Обвиненный около 900 г. в нечестии и привлеченный к церковному суду, он попросил своего друга, ставшего в 901 г. Патриархом, отомстить за него и, когда Николай уклонился, Арефа сразу превратился в его непримиримого, лютого врага.

И последнее на эту тему: мы не встретим в письменных источниках свидетельств женской дружбы. Такая «дружба» понималась ромейками, скорее, как приятельские отношения, на уровне знакомства и не доходила до уровня случавшейся искренности, крепости мужских отношений.

Единственным источником благ и богатств византийцы считали работу, ибо человек создан Богом для работы. Но работа эта могла быть разной и тем более выгодной, чем большими знаниями обладал работник. Известная всем поговорка «ученье свет, а неученье — тьма» была помещена знаменитым византийским богословом и философом VIII в., монахом Иоанном Дамаскином в самом начале его труда «Источник знания» и сопровождалась пространным доказательством этого постулата.

Уровень грамотности населения Ромейского царства в разное время остается предметом спора. Он, вероятно, был более ограниченным, чем зачастую предполагается, по крайней мере, не достигал того уровня, который был в Римской империи II в., равнявшемуся уровню образованности в Европе в просвещенном XVIII в. Но, как бы то ни было, факт, что в повседневной жизни ранней Византии умением читать, писать и считать в той или иной мере обладали почти все, и это, безусловно, позволяло должным образом осуществлять имперское государственное управление. К примеру, в суде в VI в. все свидетели должны были быть грамотными, независимо от своего социального статуса, иначе они не могли выступать в качестве свидетелей. Овладевать грамотностью подталкивало и вполне прозаическое для Ромейского царства обстоятельство: развитая административная, налоговая, судебная система централизованного государственного управления заставляла поневоле овладевать хотя бы азами счета и письма, чтобы соответствовать этой системе и не попадать впросак.