Леонид Алексеев - Полоцкая земля (очерки истории Северной Белоруссии в IX–XIII вв.)

Городские укрепления детально исследованы пока только в Минске и частично в Полоцке. Вал детинца Минска состоял из песка, насыпанного на специальной деревянной субструкции, представлявшей девять накатов длинных сосновых бревен, уложенных перпендикулярно линии вала и разделенных между собой продольными бревнами. Такая субструкция, очевидно, препятствовала подкопам, которые мог вести противник, осаждающий город [722]. Подобные субструкции вала в древней Руси не встречаются [723]. Аналогии им следует искать где-то на западе, вероятно, в Польше, с которой и то отдаленное время были, очевидны, непосредственные связи [724]. Первоначальный вал был шириной по основанию— 14 м, позднее (как предполагает Э. М. Загорульский — после нападения на Минск Мономаха) вал расширен вдвое [725]. Концы его у въездных ворог были сдвинуты один относительно другого, что усиливало защитные возможности крепости, так как неприятельское войско оказывалось у ворот под фланговым обстрелом.

Раскопки в Друцке позволили примерно представить социальную топографию его детинца. В западной, наиболее укрепленной части, находился, по-видимому, княжеский двор, упоминаемый летописью, в центре — площадь, у южного вала — ремесленный участок, разделенный на отдельные владения обычно частоколом, а в более раннее время плетнем. У детинца располагался окольный город, часто именуемый Нижним замком, археологически еще нигде не изученный, а еще далее — посад (вероятно, не укрепленный и также не изученный) и, наконец, курганный некрополь, иногда очень большой (Витебск).

Детинец и окольный город укреплялись обычно валом и рвом, следы которых до сих пор сохранились частично в Полоцке (окольный город), Витебске, Герцике и целиком в Друцке.

В Полоцкой земле, подобно всей Руси домонгольского времени, существовали как наземные деревянные постройки, так и полуземлянки. К сожалению, сведений о последних крайне мало, так как раскопки посадов городов, где они могли преобладать, почти не производились. Известны всего две полуземлянки, одна из которых обнаружена в Заславле, другая в Минске [726], в урочище Николка. При раскопках детинцев полоцких городов выясняется преобладание наземных построек. Среди 130 построек, вскрытых в Минске, большинство представляло бревенчатый сруб, рубленый в обло, и проконопаченный мохом. Площадь жилищ колебалась от 12 до 25 м² (Полоцк) [727], от 16 до 25 м² (Минск) и т. д. Досчатый пол выкладывался на лагах на высоте два и три, — либо четыре и пять венцов. Дома отапливались печами-каменками по-черному, входная дверь расположена всегда со стороны двора. Судя по отдельным деталям построек, — кокошин, самцов, найденных в Минске, можно считать, что городские деревянные жилые постройки полоцких городов были близки современным жилым постройкам белорусской деревни [728]. Дома в некоторых случаях украшались архитектурной резьбой (например, резной наличник окна, найденный в Полоцке) [729].

Во дворах, примыкавших к домам, огражденных частоколом и часто мощеных деревом, располагались хозяйственные (срубные, реже столбовые) постройки: хлевы, сараи, амбары и т. д. Из-за тесноты жилищ рабочая жизнь горожанина чаще проходила во дворах, дворовых постройках, находки в которых зачастую позволяют определить специальность ремесленника— ювелира (Полоцк), костореза, сапожника (Друцк) и т. д.

Ремесленники составляли основной слой населения средневекового города. Используя письменные и археологические источники, Б. А. Рыбаков определил 64 ремесленных специальности, отметив при этом, что в действительности их было, вероятно, больше [730]. Изучая технологию производства изделий из железа, Б. А. Колчин уточнил, что-кузнечное дело состояло из 16 более узких специальностей [731]. Конечно, не во всех городах были представлены все ремесла. Ряд ремесел, широко развитых в Новгороде и Киеве и распространенных в Полоцке и в более мелких городах, не были известны. Судя по раскопкам, в полоцких городах жили гончары, кузнецы, слесари, кожевники, косторезы, ювелиры и т. д. Жили там несомненно как свободные, так и зависимые ремесленники. Свободным (иначе он не мог бы делать подписные изделия) был Лазарь Богша, сделавший знаменитый крест Евфросинии Полоцкой 1161 г., надпись которого сообщает: «кованье его, злото-серебро и каменье и жемчуг в 100 гривен, а… (место не сохранилось. — Л. А .) — 40 гривен». В. А. Рыбаков предполагает, что последняя цифра — цена работы, уплаченной мастеру, так как в первом случае перечислен весь-материал, из которого сделан крест [732]. Это вполне возможно, так как, судя по сохранившейся части буквы, можно предполагать либо букву «Л» (Б. А. Рыбаков предлагает читать лажанъе, считая, что такое слово могло быть в русском языке) [733], либо букву «М», и в этом случае обломанное слово могло быть мастероу, что допустимо, потому что слово мастер («мастеры от грек») известно из нашей начальной летописи [734]. Если одно из этих предположений справедливо, то, как мы указывали ранее, ювелирные работы Богши оценивались так же, как работы по мощению 8 тыс. локтей деревянной мостовой [735]. Оценка труда этого мастера свидетельствует о том, что мастер Лазарь Богша считался в древности квалифицированным ювелиром-художником, принадлежавшим к высшему классу ремесленников.

В нашем распоряжении материалы и о других ювелирах полоцких городов, обслуживавших, по-видимому, и не столь «высоких» заказчиков. Один из мастеров, например, во второй половине XI в. зарыл в Полоцке 9,43 кг серебра [736]. В кладе находилось 142 целых и 14 обломков западноевропейских монет (936–973–1054–1076 гг.), несколько обломков арабских диргемов, два серебряных слитка, близких к новгородским слиткам серебра (вес — 190,65 г и 173,75 г), 28 фрагментов слитков, большое количество обрезков.

В вещевой части клада [737]находились части пластинчатых гривен, орнаментированных мелким пуансонным чеканом, характерным для XI в. [738]

В окрестностях древнего Лукомля, у современной деревни Стражевичи, другой ювелир XI в. зарыл рядом в двух местах большой клад золотых и серебряных вещей [739]. В части клада, найденной в 1903. г., было 319 монет, датировавшихся в пределах 915–1059 гг. (46 целых арабских диргемов — 915/916–1013/1014 гг.), золотой слиток с желобком внизу весом 78,8 г, представлявший обрубок, равный по длине самым ранним новгородским серебряным слиткам [740], также два золотых кольца, нанизанных вместе с этим слитком на серебряную проволоку, два серебряных слитка с расплющенными концами (древнейшая форма новгородских слитков весом 202,75 и 101,66 г [741]), еще слиток серебра граненый (два фрагмента), части серебряной шейной гривны и тонкая серебряная проволока. В части клада 1898 г. среди 207 монет 48 серебряных диргемов (916/917–995 гг.) и 159 западноевропейских монет X–XI вв., среди вещей — две новгородские серебряные гривны, головка булавки, много серебряного лома [742]. Первая часть клада датируется серединой — второй половиной XI в., вторая — твердо второй половиной XI в., что и датирует клад в целом. Как уже сообщал Е. Р. Романов, клад был, по-видимому, зарыт ювелиром в минуту опасности, — всего вероятнее, в 1078 г., когда на Лукомль напал Мономах, догоняя Всеслава Полоцкого [743].