Константи Зельин - Борьба политических группировок в Аттике в VI веке до н. э.

Все сказанное делает понятным широкое использование в «Афинской политии» таких «древних свидетельств», и прежде всего элегий Солона. Аристотелю представляется вполне убедительным доказательством истинности утверждения наличие двух моментов: согласие традиции (Αθ. π., 5,3) и свидетельство самого поэта [132] και α[ύ]τ[ό]ς έν τοτσδε τοΐς ποιήμασι μαρτυρεί; ср. подобную же формулу — 6,4 и 12,1. . Consensus omnium, очевидно, имеет в его глазах доказательную силу.

Иначе дело обстоит, когда такого согласия нет, когда мнения расходятся [133] Αθ. π., 3,3; 6,2; 7,4; 9,2; 14,4; 18,5. и того или другого взгляда придерживаются лишь «некоторые» (ενιοι). В этих случаях автор трактата поступает различно: приводит существующие мнения, не решая сам вопроса (3,3; 14,4; 18,5), или решает его на основании правдоподобия той пли иной Персии [6, 2, где он отдает предпочтение демократической версии, исходя из общего представления о характере и личности Солона и ссылаясь при этом снова на его стихотворения и на мнение «всех прочих» (6, 4)], или выдвигает более убедительные доказательства (7, 4), или указывает на причину неясности вопроса (см. 9,2). «Некоторые думают, — говорится в последнем случае, — что Солон нарочно сделал законы неясными…», однако, но мнению автора, несправедливо судить о побуждениях Солона с точки зрения современных условий, но судить о них надо исходя из всего установленного им государственного строя в целом. Заметим, что понятие βούλησις, которое мы здесь встречаем, имеет большое значение в этике Аристотеля [134] См. Eth. Nic., 3, 6, 1113а, 9; ср. II. Joachim. Aristotle. The Nicomachean Ethics. Oxford, 1955, к III, 1113a, 15–16: «наконец, Аристотель дает название βούλησις (желание) стремлению к добру или к тому, что представляется добром» (opeсtς τοΰ άγαίοΰ или του φαινομένου άγαμου). .

Помимо элегий, в «Афинской политии» имеются и другие образцы «свидетельств»: сколии и поговорки (16,7— говаривали часто, что «тирания Писистрата — это жизнь при Кроне»). Рассказ о попытках изгнанников (и прежде всего Алкмеонидов) добиться возвращения и об их поражении при Лейпсидрии побуждает автора трактата сослаться на сколии (19,3), так же как и упоминание о Кедоне (20,5).

Наконец, в «Афинской политии» не раз встречаются еще две формулы, в значении которых необходимо разобраться: 1) ετι καί νυν и 2) обороты, вводимые союзом διό и наречием δθεν. Что касается ссылки на ετι καί νυν, то она имеет несколько иной характер, чем у Фукидида (за исключением σημειον в Αθ. π.,3,5, упомянутого выше) [135] Cp. Thuc., I, 5,2–3; I, 6,5–6; I,7; I, 8,1. : Аристотель не из существующего в его время обычая заключает о том, что было раньше, но скорее наоборот, рассказав о событиях или учреждениях прошлого времени (причем для читателя остается неизвестным, на чем основывается или откуда берется этот рассказ), ссылается на то, что «и теперь еще» поступают так-то и так-то. Он сообщает, например, что Солон установил иной государственный строй и законы, что постановления Драконта, за исключением законов об убийстве, перестали применяться, что афиняне написали законы Солона на кирбах и поставили эти кирбы в царском портике, что все поклялись соблюдать их, а архонты принесли особенно торжественную клятву, а потом прибавляет: «Вот почему они и теперь еще дают такую клятву» (οεν ετι και νυν ουτίο έμνύουσι.— Αθ. π., 7,1 сл.).

Если и предположить, что ход мысли не соответствует порядку изложения, что и автор «Афинской политии» исходил из современного обычая (клятва) и заключал от него к клятве во времена Солона, то ведь это лишь деталь: то, что предшествует, дается в догматическом изложении, т. е. взято из какого-то источника (вернее всего, из «Аттид»), а не является, если воспользоваться термином Аристотеля, энтимемой. Такова же последовательность мысли и изложения в конце рассматриваемой главы: упомянув о разделении на четыре класса, в частности о том, что феты не участвовали ни в какой магистратуре, автор замечает, что поэтому и теперь, когда задают вопрос в связи с избранием по жребию на какую-нибудь должность, никто не скажет, что он принадлежит к классу фетов [136] Αθ. π., 7,4; ср. 8, 1: порядок, установленный Солоном, объясняет современный Аристотелю обычай. . Во всех этих случаях позднее явление для автора не отправной пункт при реконструкции прошлого (как у Фукидида), но лишь следствие порядков, установленных раньше. Автор «Афинской политии» не восстанавливает это прошлое в целом по его пережиткам в настоящем, но объясняет современные обычаи, уже зная до известной степени и излагая историю давнего времени. Таким образом, между Аристотелем и Фукидидом в этом отношении большое различие: первый лишь в четырех случаях, как мы видели, применяет метод Фукидида, в других он исходит из известной ему уже истории государственного строя, неоднократно иллюстрируя эту историю обычаями современности.

Мы не хотим отрицать наличия «обратных заключений» в «Афинской политии», но стремимся лишь показать, что ее автор, многократно используя уже большой для того времени опыт восстановления прошлого путем подобных умозаключений и теорию доказательства в от дельных местах своего изложения, все же основывает это изложение не на подобных заключениях частного характера, но на исторических данных, почерпнутых им. из другого источника.

К такому же выводу можно прийти, если обратиться ко второй формуле (διό и όθεν). За исключением опять-таки уже упомянутого σημεΐον (3,3), в остальных случаях формула διό применяется для того, чтобы объяснить из истории учреждений современное явление. Фесмофеты стали избираться много лет спустя (после возникновения древнейших должностей басилевса, полемарха и архонта). Вот почему (διό) из высших должностей эта была единственной, которую нельзя занимать свыше года Αθ. π., 3, 4). Выбор архонтов, из которых состоял ареопаг, производился по знатности и богатству. Вот почему это (должность ареопагита) — единственная из должностей, которая остается пожизненной и теперь [137] Αθ. π., 3,6; ср. также о навкрариях — 8,3. .

Если мы сравним словоупотребление Фукидида и автора «Афинской политии», то должны будем заключить, что терминология обоих авторов во многом совпадает. Пусть в некоторых случаях (но далеко не всегда) σημεΐον Аристотеля напоминает по своему значению τεκμήριον Фукидида. Важнее другое: в каких случаях, с какой целью, применяя какой метод пользуется тот и другой автор своей терминологией. И в этом отношении можно подметить между ними существенное различие. Для Фукидида характерен метод восстановления прошлого по пережиткам. Поэтому-то у него нередко рассмотренные нами термины связаны с выражением «ετι καί νυν»: исходя из наблюдения обычаев варваров или отсталых греческих племен, историк делает заключение о господстве этих обычаев и у племен, далеко опередивших в его время другие по своему культурному развитию [138] Например, Thuc., I, 5,2–3.— о пиратстве в древней Греции; I, 6,2; ср. I, 6,5; 7; II, 15,2. . «Археология» (2–14) и построена на таких и иного рода заключениях, с точки зрения Фукидида наиболее заслуживающих доверия. В других случаях он сопровождает свои выводы оговорками. Любопытно в этом отношении одно из его замечаний о походе под Трою: «Очевидно (φαίνεται), сам Агамемнон явился под Трою с наибольшим числом кораблей, а также доставил корабли для аркадян, как это доказывает (δεδήλίυκεν; у Жебелева: как об этом свидетельствует») Гомер, если только на его свидетельство можно полагаться (εΐ τω ικανός τεκμηρκοσαι)».