Сергей Сорочан - Ромейское царство

Тароватые жадные венецианцы надеялись окончательно уничтожить мощь Ромейского царства, от которого долгое время в прошлом зависели, по крайней мере, получить более расположенного к ним византийского императора, навсегда утвердить свое монопольное положение, добиться исключительных льгот, торговых выгод, а заодно и отомстить за памятную кровавую «Константинопольскую баню» 1182 г. и прочие репрессии, несправедливости, контрибуции, денежные поборы византийских властей, — короче, возместить потерянное имущество. Тем более, что в их, оказавшемся очень удачным, коммерческом договоре о морской перевозке крестоносцев на театр военных действий за 85 тысяч марок серебром был четко оговорен еще более соблазнительный размер доли завоеванного: «Половину получим мы, а другую — вы». Уже подвергшимся папской анафеме в ноябре 1202 г. за организацию разграбления христианского адриатического города Задара, своего конкурента, им нечего было терять: грехом больше — грехом меньше, второму проклятию не бывать.

При таком раскладе формальный запрет Иннокентия III — не проливать кровь единоверцев-христиан — все заинтересованные стороны постарались просто не заметить. Но, делая эти оценки, следует учесть главное — отклонение Крестового похода от изначальной цели, его поворот на столицу Ромейского царства в не меньшей степени стали следствием распрей внутри высших слоев византийского общества, правителей, предавших интересы своего государства и народа. Харьковский византинист Андрей Домановский верно отметил по этому поводу: «Империя ромеев, сама во многом породившая западноевропейскую цивилизацию, стала в этом плане жертвой собственных детей, обучившихся у нее всему тому, что теперь использовали против нее же. В арсенале антивизантийских средств оказалась и изворотливая венецианская дипломатия, и доминирование купцов Республики Св. Марка во внешней морской торговле с Востоком, и подхваченная Германией мысль об универсальной мировой империи, и окончательно усвоенная папством идея создания единой христианской Церкви в рамках целостного теократического государства». Внутренние и внешние факторы, обстоятельства, подталкивая друг друга, совпали, — капкан набиравшего силу латинского Запада, в который попало увядавшее Ромейское царство, с железным лязгом захлопнулся.

Тихим ранним утром 23 июня 1203 г., вскоре после восхода солнца, венецианские корабли, везшие крестоносцев, оказались у европейского берега Босфора, под стенами Константинополя. Гигантский, богатый город, «столица мира» «христианнейших императоров» и их надменной знати — «владычица городов» с ее древними, но все еще высоченными стенами, могучими башням и богатыми дворцами, величественными церквами предстала перед взорами находившихся на борту изумленных западных рыцарей во всем своем великолепии и блеске, в которые было трудно поверить. Дрожь пробирала всех от сознания величайшей дерзости их похода против такой твердыни!

Высадившись на берег, рыцари сначала обосновались на северной стороне Золотого Рога, в Галате, которая тогда была еще торговым поселением преимущественно для иноземных купцов — генуэзцев и пизанцев, поэтому пока не была обнесена стеной, но имела одноименную мощную башню-бастион, откуда полукругом простреливался весь пролив. Самое важное — в ней находился огромный ворот для поднятия и опускания массивной железной цепи, которая перегораживала весь залив и препятствовала входу неприятельских судов в Золотой Рог, или, как его звали латины, «Рука Святого Георгия». Теперь, 5 июля константинопольцы ошарашенно смотрели на то, как крестоносцы убирают эту цепь, после чего, оказавшиеся беззащитными, вовсе не многочисленные остатки окончательно разворованного к тому времени ромейского флота были сожжены. Победа венецианцев на море была полной.

Вскоре крестоносцы, используя корабельные лестницы, поднимавшиеся выше невысоких приморских стен, штурмом заняли еще 25 башен, в том числе в районе царского дворца Влахерн, что и решило успех операции. Малодушный узурпатор Алексей III, безуспешно попытавшийся подкупить крестоносных рыцарей богатыми дарами, 17 июля все же решился выехать с огромной армией против латинов, но затем, по необъяснимым причинам, как последний трус, не принял боя, развернулся и ускакал за городские стены. Изрядно струхнувшие крестоносцы восприняли это как Божье чудо. Прихватив с собой 10 кентинариев золота (больше 300 кг.) и любимую дочь Анну, василевс сбежал под покровом наступившей ночи в Херсонес Фракийский, а оттуда, возможно, на север, во владения Галицко-Волынского князя Романа Мстиславича, оставив на произвол судьбы столицу и собственную семью, включая печально известную жену-прелюбодейку Ефросинию и их общую дочь Евдокию, уже начавшую проявлять такую же прыть, как ее мамаша.

На следующий день, резонно боясь пожаров, грабежей и насилия со стороны ужасных «смертоносных ангелов» — головорезов «воинства Христова» и в то же время уже привыкшие к незаконным захватам власти жители столицы и придворные бросились в тюрьму к слепому и больному старику Исааку II Ангелу, который спешно был вновь провозглашен василевсом, невзирая на то, что, по византийскому обычаю, слепота делала человека непригодным для трона. Уже с венцом на голове, он принял вождей крестоносцев и их ставленника, собственного сына, сделав его соправителем, поклялся исполнить все немыслимые условия договора, без каких бы то ни было полномочий заключенного Алексеем Младшим с крестоносцами, но, впрочем, не позволил войскам войти в городе. Они остались на прежних позициях у «Руки Святого Георгия», чтобы ждать положенной им награды.

Пришло время расплачиваться с союзниками, которые формально выполнили обязательства. Однако легкомысленные обещания ромейской стороны, как и следовало ожидать, оказались чрезмерны, невыполнимы, казна пуста. Провинции, обозленные сбором огромных налогов в пользу крестоносцев, не признали возвратившегося на трон экс-василевса. Жители столицы шептались, что он повредился головой от сидения в тюрьме, а его беспутный сын, явившийся с западными дикарями-варварами, обирает всех до нитки и приносит одни несчастья. Духовенство было возмущено слухами о возможном подчинении папскому Риму и обиранием церквей, когда даже священная утварь шла в переплавку на деньги. С большим трудом Алексею IV (1203–1204 гг.) удалось наскрести половину обещанного гигантского вознаграждения — 100 000 марок серебром. Теперь оставалось только запоздало жалеть о необдуманных предложениях, сделанных весной.

Чувствуя себя хозяевами в Константинополе и его окрестностях, латины вели себя крайне бесцеремонно, разнузданно. Нередко у них возникали потасовки, драки с ромеями. Во время одной из таких масштабных стычек в августе 1203 г. пизанцы и фламандцы подожгли мечеть в нагло ограбленном мусульманском квартале города, откуда огонь перекинулся в соседние кварталы. Разгоревшийся страшный пожар бушевал два дня и, по мнению очевидца-латина, поглотил столько домов, сколько их насчитывалось в трех крупных городах Франции вместе взятых, причем жертвой огненной стихии стала восточная, наиболее густонаселенная, древняя часть столицы. Едва не сгорела Св. София. В пламени погибли не только многие мужчины, женщины, дети, но и тысячи ценнейших рукописей, накопленных в течение девяти веков существования Ромейского царства, подверглось разрушению множество великолепных памятников культуры. Вместе с ними превратились в пепелище лучшие, самые богатые торгово-ремесленные кварталы города. Италийцы могли злорадствовать, видя какой удар они нанесли конкурентам, и без того слабым, упадочным.