Сергей Сорочан - Ромейское царство

12 апреля 1204 г., после нескольких неудачных предварительных попыток, уверенные в своих силах, хорошо организованные крестоносцы, наконец, предприняли решающий штурм столицы ромеев. По всем правилам, под гром барабанов и рев боевых труб, с распущенными знаменами, прикрываясь установленными на кораблях защитными панцирями из дубовых настилов и лозы, они ринулись в атаку на морские стены города, откуда летел град стрел, камней и ревели пылающие струи «жидкого огня». При любых расчетах им противостояла немалая сила обороняющихся, превышавшая их собственную в три-четыре раза. Но, придвинув вплотную попарно связанные корабли и перебросив с них мостки на стены, рыцари все же захватили несколько башен, а к вечеру, проделав проход в замурованной калитке и разбив изнутри еще трое городских ворот, ворвались в охваченную паникой византийскую столицу, которую к тому времени уже бросила, покинула часть населения, прежде всего, наиболее богатого. Без всякого усилия и сопротивления «богобоязненные пилигримы» овладели Влахернским царским дворцом. Большая часть деморализованных, разуверившихся в своих правителях, равнодушных ко всему константинопольцев-обывателей, привыкших слепо полагаться на государство, попросту не предполагала такого развития событий, рассчитывая, что, как всегда, военный переворот закончится провозглашением на троне очередного василевса, к чему они уже привыкли. Ведь спор, по их мнению, разгорелся из-за того, кому сидеть на троне, а их богоспасаемому отечеству ничего смертельного не угрожало, тем более от христиан, пусть и латинского обряда. На троне утвердиться сильнейший, думали они, и жизнь вернется в свое привычное русло.

Однако на сей раз ситуация сложилась куда хуже, и Византия потеряла не только достоинство, — то, что при всех потрясениях теряется в первую очередь. На рассвете следующего дня потерявшая способность к самоорганизации византийская знать, после пустых ночных препирательств и поисков личного спасения, предложила царскую корону Бонифацию Монферратскому и должна была препроводить его в храм Св. Софии, где, как предполагалось, состоится коронация. Хотя корону он не принял, но присоединился к процессии знати, во время которой армия захватчиков начала грабеж, шокированная лишь неожиданным отсутствием какого либо сопротивления со стороны ромеев. Город наполнился звоном мечей, то там, то здесь вспыхивали потасовки, отовсюду доносились вопли избиваемых и насилуемых. С грохотом разбивались окна и двери, рыцари врывались в жилища константинопольцев и, на глаз оценив их содержимое, выставляли у ворот домов копья со знаками своей собственности. «Каждый выбрал себе жилище по вкусу, — вспоминал в своих мемуарах о взятии Константинополя маршал Шампани, Жоффруа Виллардуэн, — а было их там достаточно».

По признанию самого сурового Папы Иннокентия III, крестоносцы, «не имея никакого права, ни власти над Грецией» и «предпочтя земные блага небесным», «обагрили мечи в крови христиан, не имея пощады ни к сану, ни к возрасту, ни к полу». Тем не менее, несмотря на свое недовольство случившимся, он, как и непосредственные участники похода, видел в нем истинное «чудо Божье», не думая, что ровно через 800 лет за это «чудо» придется запоздало извиняться его далекому преемнику, Папе Иоанну Павлу II во время визита Константинопольского патриарха Варфоломея в Ватикан. Действительно, тогда казалось невероятным, что всего лишь около 15–20 тысяч крестоносцев сумели овладеть почти полумиллионной столицей великой Империи, считавшейся неприступной. Главным фактором их изумительного, феноменального, казавшегося чудом успеха, помимо ясной мотивированности алчных действий, были военная выучка, решительность и грамотное руководство силами, поскольку ни в чем другом, кроме венецианского флота, у них не было преимущества над ромеями. Единственное объяснение случившемуся можно найти в политическом кризисе, безладе и моральном упадке, которые охватили Ромейское царство в последние десятилетия XII в. и вылились во взаимные распри византийской элиты — главной виновницы разыгравшейся трагедии, инспирированной Западом.

Алексей Мурзуфл, когда понял, что шансов выстоять больше нет, и не желая, по словам Никиты Хониата, «попасть в виде лакомого блюда или десерта в зубы латинов», сбежал ночью из Константинополя с Ефросиньей, женой экс-императора Алексея III Ангела, и ее дочерью Евдокией, своей любовницей. Позже он попытается заключить союз со скитавшимся по Фракии и не прекращавшим попыток вернуть престол Алексеем III, но бродяга обманет его: сначала предложит руку дочери, Евдокии, а потом, заманив, лишит глаз убийцу своего племянника. Несчастный калека попытается бежать в Малую Азию, но осенью 1204 г. попадет в руки крестоносцев, которые казнят его за убийство своего сюзерена — Алексея IV в прямом смысле «высоким образом»: сбросив вниз головой с 40-метровой колонны Феодосия Великого на столичном форуме. Сам неприкаянный экс-василевс Алексей III вскоре после этого будет все же пойман герцогом Бонифацием Монферратским, который вышлет его в собственные владения в Монферрате, в северной Италии. В итоге, ничего не добившись своими дальнейшими интригами в поисках власти, перенесенными теперь уже в Малую Азию, он будет ослеплен в 1211 г. и бесславно закончит жизнь в монастыре в Никее. Поразительно, насколько похожей оказалась судьба всех «путчистов».

Три дня и три ночи продолжались разгром, пожары, убийства и грабежи в опустевшем, запертом Константинополе — богатейшей столице мира, последней жемчужины римской короны. Со дня его основания здесь скопилось невероятное количество драгоценностей, произведений искусства, изваяний, рукописей, предметов церковного обихода, святынь. К слову, само богатство и многочисленность сокровищ современных европейских и американских собраний византийского искусства может служить наглядным свидетельством главной причины разгрома и огромного урона, нанесенного византийской культуре во время Четвертого Крестового похода. Его рядовой участник, амьенский рыцарь Робер де Клари, не веря глазам, восторженно писал в своих мемуарах по этому поводу: «Там было такое изобилие богатств, так много золотой и серебряной утвари, так много драгоценных камней, что казалось поистине чудом, как свезено сюда такое великолепное богатство. Никогда с самого сотворения мира не было видано и завоевано столь громадного количества добра, столь благородного или столь богатого… И в сорока богатейших городах земли, я полагаю, не было столько богатств, сколько их было в Константинополе. Да и греки говорят, что две трети земных богатств собраны в Константинополе, а треть разбросана по свету». С таким мнением соглашался и немало повидавший на своем веку знатный маршал Жоффруа де Виллардуэн: «…с тех пор, как стоит мир, не было столько захвачено ни в одном городе».