Сергей Сорочан - Ромейское царство

Неумолимой волей исторического процесса поздневизантийское крестьянство постепенно превращалось в сравнительно однородную массу из зависимого и свободного сельского населения. Некоторые крестьяне имели собственную землю, но эти небольшие земельные наделы часто сочеталась с парическим держанием. Таких, видимо, было большинство.

При всем том значительная масса крестьянских наделов стояла заброшенной. Многие продавали свои наделы, малосемейные и одинокие — становились беглыми париками, подлежащими возврату, или же арендовали землю, когда и где удавалось. Те, кто лишался земельной собственности, зачастую превращался в анипостата — неимущего парика и платил своему господину за пользование наделом или эксплуатировался путем сдачи земли в аренду на основе уплаты десятины урожая натурой либо деньгами. Не случайно в системе землепользования париков теперь преобладала именно аренда на условии уплаты ренты собственнику земли. Пожалование земли в пронию, как мы уже знаем, тоже влекло за собой усиление эксплуатации налогоплательщиков.

В своих имениях византийские протофеодалы практиковали различные формы ренты: отработочную, натуральную и денежную. Размеры и формы подати с париков были различны в отдельных областях Ромейского царства и даже в отдельных поместьях.

Отработочная рента в одних имениях составляла двенадцать дней в году, в иных — один раз в неделю и определялась обычаем, как и натуральная подать, которая, как правило, вносилась хлебом и вином. Но динаты все же предпочитали получать денежную ренту. Ее основной частью являлся телос — подушно-поимущественный налог с дома, земли и хозяйства парика, которое включало также движимое имущество: тяглый и нетяглый скот, пчелиные ульи, рыбачьи лодки. Размеры налога устанавливало государство и передавало динату, или же он определялся чисто средневековым фактором — феодальной традицией, обычаем. Телос мало изменялся на протяжении веков, но денежная рента возрастала за счет всевозможных дополнительных платежей и денежной инфляции.

Например, зевгаратикий, который в XI в. составлял незначительную сумму, в XIV в. уже достигал 20 % всей денежной подати. Вначале он был десятиной с зевгари — воловьей упряжки, достаточной для обработки одноименного полного, нормального крестьянского надела. Но в XIII–XIV вв. его первоначальное значение забылось, и зевгаратикий взимался независимо от количества волов, которыми владел хозяин.

Дополнительные поборы были весьма разнообразны: десятина с овец, свиней, пчел; плата за рыбную ловлю и охоту, выпас на горных пастбищах и в дубовых рощах; взносы за пользование господским прессом для выжимания оливкового масла или льномяльней. Такого рода платежи были идентичны западноевропейским баналитетам — правам феодалов на мельницу, давильный пресс и тому подобное. Теперь ромейские крестьяне с лихвой «наверстывали» упущенные за предыдущие столетия классические возможности феодального гнета.

Однако даже в своей поздней стадии этот «ромейский феодализм» имел незавершенные черты. Большое значение сыграла при этом двоякая роль централизованной государственной власти в Византии. С одной стороны, она давала земельные пожалования, раздавала привилегии «властелям», прониарам, уступала налоги с крестьян собственникам земель. Такая политика, конечно, содействовала феодализации. Но одновременно вмешательство государства в частные дела таких недоделанных «сеньоров», право конфискации земель в фиск, отмены в любой момент частноправовой ренты, податного иммунитета, привилегий приводили к незавершенности процесса феодализации. Иными словами, новые явления были подчинены традиционному правопорядку, вступали с ним в конфликт.

В XIV в. византийские крестьяне оказались в особенно трудном, по сути дела, экстремальном положении: к частым набегам внешних врагов добавились и гражданский конфликт, разгоревшиеся внутренние смуты. Несмотря на это, трудолюбивые пахари по-прежнему возделывали поля и виноградники, разбивали новые сады, устраивали мельницы, рыбные садки, солеварни, запруды для поливки огородов, совершенствовали приемы и орудия труда и, главное, кормили страну.

Источники рисуют нам нелегкие, а подчас по своему героические будни простого народа.

В разных концах Ромейского царства появилось множество разбойников и грабителей. Порой владевшие крепкими замками, они на проселочных дорогах и на узких горных тропах поджидали путешественников, рискнувших ехать без охраны.

Один такой злодей, по имени Икарий, орудовал на эгейском острове Эвбее, недалеко от греческих Афин, сея ужас среди окрестных жителей. Охваченные паническим страхом, агроикой отваживались выходить на пашни только под защитой дюжих и хорошо вооруженных караульных.

В то же время XIII–XIV вв. ознаменовались значительным подъемом хлебопашества. Новые центры хозяйственной деятельности византийских крестьян возникали в соответствии с направлением легальной миграции или в ближайшем городе, или в сельской местности — в радиусе соседних поселений, часто на периферии села или в другом селе, на арендованной земле. Кроме того, те же миграционные процессы показывают, что в обработку вовлекались все новые земли, и поэтому эти процессы нельзя оценивать как один из симптомов экономического кризиса. Скорее, они говорят о появлении некоторых элементов внутренней колонизации, хотя больших территорий, как это было в свое время на европейском Западе, эта колонизация не захватила. Как бы то ни было, зависимые крестьяне легально перемещались при отсутствии какого-либо контроля со стороны государства за их действиями. Собственники могли поощрять поселение в своих владениях таких крестьян, сохранявших свои налоговые обязательства по покинутому местожительству, находившемуся на территории других собственников. Этим легальные переселенцы отличались от беглых крестьян, бросавших плату налогов. Легальная миграция, создававшая для собственника более благоприятные условия организации производства, находилась в ряду таких явлений, как податной и административный иммунитет, частная аренда и предоставление льготных условий для привлечения крестьян.

Рыночная конъюнктура сложилась весьма благоприятной для ромеев. Она стимулировала развитие земледелия: пахотные поля в вотчинах крупных «властелей» достигали в это время весьма значительных размеров. Так, Меникийскому монастырю, располагавшемуся невдалеке от города Серры в Македонии, принадлежало в XIV в. четыре тысячи модиев пашни (около 330360 гектаров), тогда как под виноградники отводили лишь 70 модиев (около шести гектаров) [237] 1 модий — 0,083-0,09 га. : данная обитель специализировалась на вывозе зерна.