Сергей Сорочан - Ромейское царство

У нас нет права критиковать ни этих людей, ни их время, потому что нам крайне сложно даже пытаться понять мировоззрение ранневизантийского церковного мира, бунтовавшего против всего материалистического. После веков преследования христиане, наконец избавившись от прямого, а еще более косвенного подавления, выражали свою веру разнообразными, порой весьма эксцентричными способами. Удивительны перемены, происходившие в них. В ту эпоху истинно верующие, как бы ни было пока мало их число, больше думали об ином, горнем мире, нежели о том, в котором мы живем, и, естественно, не находили в поведении отшельников, пустынников и столпников ничего эксцентричного. Как верно заметил английский писатель и путешественник Генри Мортон, «…на одного человека, насмехавшегося над святым Симеоном, приходилась сотня тех, кто с восторгом взирал на него и далее — на небеса». Такой человек выражал веру в то, что тело и душа находятся в постоянном конфликте друг с другом и душа достигает полной свободы только полностью победив тело. Следовательно, отшельники стремились не к тому, чтобы подчинить страсти с помощью монашеских правил и личной воли, но к их окончательному подавлению.

При этом монахи уходили от мира не потому, что ненавидели мир, а потому, что ненавидели зло, страшные, губящие душу силы этого материального мира и царствующего в нем «князя века сего» — диавола. Удаление от мира сбрасывало с них все узы этого вещественного мира, давало им свободу, чтобы, освободившись не только внешним, но и внутренним, духовным образом, без помех, в покое молиться, всем сердцем обратиться к единому Богу и предаться великому подвигу очищения своего сердца от страстей, соблюдать девство, каяться в похоти, блуде и прочих грехах, истово бороться за веру. Поэтому монахи, особенно анахореты и пустынники-иремиты, аскеты, соблюдавшие подобающий им строгий, чистый от требований плоти образ жизни, считались духовной элитой, порожденной христианством, образцом высшей праведности, духовного совершенства и признавались обществом в качестве нравственных наставников. Они нередко пользовались духовным авторитетом неизмеримо более высоким, чем обычное духовенство, своим подвижничеством достигали известной меры святости и духовного совершенства, что имело огромное значение для христиан, составлявших теперь основную часть населения Ромейского царства. К ним обращались за советом, помощью и покровительством, их называли «друзьями Бога», просили наиболее благочестивых и опытных, уже выступавших против сил зла, быть экзорцистами , то есть прикосновением или с помощью молитв изгонять демонов, бесов, исцелять и защищать от нападений злых духов разной степени значимости. Ибо огромное большинство ромеев, не имевших ни возможности, ни склонности вести подвижническую жизнь, верили, что монах или монахиня, ведя правильную — праведную жизнь, то есть отринув от себя все земное, плотское, став как бы живым мертвецом, уже ближе всех находятся к Господу, а после смерти непременно попадут в Царство Божие.

Таким образом, наряду с отшельниками и пустынниками, монастыри, дословно «места уединения», где совместно жили, трудились и молились монахи, тоже стали приобретать особое значение как центры христианского благочестия, поддерживавшие определенный нравственный уровень общества в целом. Впрочем, это не значит, что среди иноков все обладали духовным авторитетом и были искренни. Встречались и такие, которые вели себя недостойно, даже антиобщественно, бродяжничали, занимались некоторыми формами магии, хотя и безвредными, и целительством, что явно противоречило канонам Церкви, то есть ее правилам и авторитетным произведениям.

Для устройства монастыря нужно было не менее трех монахов. Сперва иноки не были включены в клир , не имели духовных санов, а монастырские обители не относились к церковным учреждениям. Это были просто одинокие отшельники или проживающие в пустыне кучки молящихся людей, небольшие общины отстаивающих свои идеалы, причем достаточно стихийно и свободолюбиво. Они не были средоточием мысли и учености. Но так долго не могло продолжаться. Именно в монастырской среде со временем стали формироваться богословы, авторитетные церковные лидеры, игравшие ведущую роль в догматических спорах, именно из числа наиболее активных монахов стали избирать епископов и даже митрополитов — архиереев митрополий, Патриархов.

Поэтому уже в V в. монахи, — даже те, что не имели посвящения в церковный сан и формально оставались мирянами, лаиками, — все же стали гораздо больше относиться к клиру, поскольку попали под власть местных епископов, которым в VI в. по закону полагалось водружать крест на месте любого будущего монастыря и освящать обитель. После этого она не могла быть превращена в мирское жилище, имение, усадьбу, склад или постоялый двор. Монастырь находился отныне в полной зависимости от епископа, подлежал его надзору и суду. Он призывался навсегда служить благочестивым целям, а имущество монастыря должно было на века оставаться в нем, никуда и никем не отчуждаясь. Так началось официально узаконенное правом развитие иноческих обителей, контролируемых епископами, хотя строили их все кто мог — миряне (мужчины и женщины), «белое» духовенство — священнослужители, церковнослужители, монахи и монахини, монашествующее («черное») духовенство, епископы, Патриархи, императоры.

В Ромейском царстве, — сначала в Египте, Палестине, Сирии, а потом и других местах, — стали распространятся монашеские общины, которые по способу жительства монахов стали именовать либо киновиями , либо лаврами . Первые получили особое распространение в гористых Армении и Каппадокии на востоке Малой Азии благодаря усилиям таких церковных лидеров как Евстафий из Севасты, Василий Великий (Кесарийский) и Григорий Назианзин (Богослов). Они представляли общежительное житье — по-гречески койнос биос — «общую жизнь», когда монахи и ежедневно молились, и трапезничали, и спали вместе, в одних помещениях, согласно общему для всех уставу.

В отличие от киновий были монастыри, которые называли лаврами. Они получили особое распространение в Сирии, Палестине, Аравийской пустыне. Их монахи, как встарь, жили по правилам идиоритма, но вели не общинный, а особожительный (идиоритмический) образ жизни и иногда управлялись не настоятелем, а выборным комитетом братьев. Иноки таких самоуправляемых особожительных монастырей подчинялись главе братства, обычно из числа наиболее уважаемых старцев, жили очень аскетично, порознь и даже молились отдельно. Каждому выделялось по две келии для жилья, ручного труда и для сна, и каждый ел в одиночестве хлеб и сухие фрукты, выдаваемые не менее раза в неделю из общих монастырских припасов. Только по субботним вечерам, в воскресенье и в праздничные дни, на Рождество, Пасху, в день святого покровителя монастыря иноки такой обители служили вместе главную Божественную общую службу — Литургию (от греч. литос — «общественный, общий» и эргон — «служба, дело») и собирались в трапезной, где вкушали горячую пищу и вино. Поскольку шли они к центру монастыря тропами от разбросанных там и сям монашеских хижин-келий, как и само греческое слово лавра — «тропа, путь, аллея, улица», организованные таким образом обители получили название лавры, а их монахи — лавриоты. Они наиболее удачно сочетали принципы одиночного, анахоретского житья ( ерметик ) с общежительным, киновитским. Позже, приблизительно к началу VIII в. разница между лаврами и киновиями исчезла, и лаврами стали называть любые крупные монастыри.