Натан Эйдельман - Твой восемнадцатый век; Прекрасен наш союз…
- Название:Твой восемнадцатый век; Прекрасен наш союз…
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:«Мысль»
- Год:1991
- Город:Москва
- ISBN:5-244-00660-6
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Натан Эйдельман - Твой восемнадцатый век; Прекрасен наш союз… краткое содержание
Беспокоившая Эйдельмана тема общности людей и их судеб особенно близка нашей современности. Для широких кругов читателей.
Твой восемнадцатый век; Прекрасен наш союз… - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
У него плохая дикция, и, подобно Демосфену, он тренируется, набравши в рот камней…
Вольховский не написал воспоминаний и был «сдержан в речах». Можем только догадываться, что, услышав о «зле существующего порядка и возможности изменения», он столь же твёрдо готов взяться за доброе дело, как за трудное упражнение…
Всего же в декабристских следственных делах будет мелькать не менее семи лицейских имён. Но это будет после — в «другую эпоху»…
Разлука у порога
Промчались годы заточенья;
Недолго, мирные друзья,
Нам видеть кров уединенья
И царскосельские поля.
Разлука ждёт нас у порога,
Зовёт нас дальний света шум,
И каждый смотрит на дорогу
С волненьем гордых, юных дум.
Май 1817 года. «Санкт-Петербургские ведомости» приглашают «публику и родителей» на выпускные экзамены Царскосельского лицея.
17 дней, 15 экзаменов…
Каждый день, с 8 до 12 часов утра и с 4 до 8 вечера.
15 мая — латинский язык.
16-го — закон божий; на обоих экзаменах присутствует министр и другие важные лица.
17-го — российская словесность.
Пушкин читает специально сочинённое для экзамена стихотворение «Безверие».
18 мая — немецкая словесность.
19-го — французская словесность.
21-го — иностранная география и статистика.
22-го — всеобщая история «с особенным вниманием к трём последним векам». Среди гостей на экзамене — Карамзин и Вяземский.
23 мая — политэкономия и финансы.
24-го — естественное, частное и публичное право.
25-го — уголовное и гражданское право.
26-го — отечественная география и статистика. (У Пушкина же день рождения — восемнадцатилетие! Его навещают Карамзин, Вяземский, Чаадаев и гусарский поручик Сабуров.)
28-го — чистая математика.
29-го — прикладная математика.
30-го — фортификация и артиллерия.
(Снова заходили Карамзин и Вяземский.)
31-го — последний экзамен: физика.
Свобода!
Наступают дни прощания. Дельвигу, собрату по музе и судьбе,— первое прости. Разумеется, потом, после выхода из Лицея, многие будут видеться, переписываться; поэтому прощальное слово относится более всего к общему прошлому. Впрочем, кто знает — что готовит судьба «рукой железной»?
Один поэт желает поэтических радостей другому и делает вид, будто сам сможет от них избавиться…
В бездействии счастливом
Забуду милых муз, мучительнщ моих;
Но, может быть, вздохну в восторге молчаливом,
Внимая звуку струн твоих.
Второе прощание — с князем, Франтом:
Встречаюсь я с осьмнадцатой весной.
В последний раз, быть может, я с тобой,
Задумчиво внимая шум дубравный,
Над озером иду рука с рукой…
Пушкин и Горчаков — ещё близкие, родные, но поэт предчувствует то, о чём позже скажет: «Вступая в жизнь, мы рано разошлись…» Впрочем, Пушкин уже предвидит и блеск, восхождение будущего дипломата, любимца дев:
Они пришли, твои златые годы,
Огня любви прелестная пора.
Спеши любить и, счастливый вчера,
Сегодня вновь будь счастлив осторожно;
Амур велит — и завтра, если можно,
Вновь миртами красавицу венчай…
О скольких слёз, предвижу, ты виновник!
Измены друг и ветреный любовник,
Будь верен всем — пленяйся и пленяй…
Разговор с другом, конечно, повод для печали о себе. О чём печалиться? И можно ли верить грустным строкам — «Твоя заря — заря весны прекрасной, Моя ж, мой друг, осенняя заря…»?
Можно и нужно верить. Нет никакого противоречия между грустью и радостью, буйным весельем. Всякая перемена, поэт знает, и прекрасна («Всё благо…») и печальна («что было — не вернётся…»).
У Пушкина обострённое, усиленное гениальностью ощущение проходящего времени: ему порой кажется, что истинно счастлив тот, кто не думает, «не знает счастья» — как они сами в прежние годы.
Вся жизнь моя — печальный мрак ненастья.
Две-три весны, младенцем, может быть,
Я счастлив был, не понимая счастья;
Они прошли, но можно ль их забыть?
Француз, «нумер четырнадцать», конечно, знает свой дар и, может быть, немного боится его; к тому же этот дар делает будущее Александра Пушкина самым неясным: что же для мира, что для читателя означает Гений?
Но что?.. Стыжусь!.. Нет, ропот — униженье.
Нет, праведно богов определенье!
Ужель лишь мне не ведать ясных дней?
Нет! и в слезах сокрыто наслажденье,
И в жизни сей мне будет в утешенье
Мой скромный дар и счастие друзей.
Прощаются вчерашние соперники… В альбоме Олосеньки, Алексея Демьяновича Илличевского, Пушкин опять пускается в игру вперемежку с серьёзным:
Мой друг! неславный я поэт,
Хоть христианин православный.
Душа бессмертна, слова нет,
Моим стихам удел неравный —
И песни музы своенравной,
Забавы резвых, юных лет,
Погибнут смертию забавной,
И нас не тронет здешний свет!
Ах! ведает мой добрый гений,
Что предпочёл бы я скорей
Бессмертию души моей
Бессмертие своих творений.
Не властны мы в судьбе своей,
По крайней мере, нет сомненья,
Сей плод небрежный вдохновенья,
Без подписи, в твоих руках
На скромных дружества листках
Уйдёт от общего забвенья…
Но пусть напрасен будет труд,
Твоею дружбой оживленный —
Мои стихи пускай умрут —
Глас сердца, чувства неизменны
Наверно их переживут!
Через девятнадцать лет, уже без лицейской улыбки, поэт скажет: «Нет, весь я не умру…»
Строки, написанные рукою Пушкина — вместе с альбомом Илличевского,— до сей поры не найдены… Но друзья вовремя смекнули: Матюшкин, Яковлев, Корф списали текст для себя, и стихи не пропадут никогда!
Разумеется, особое событие — разлука с Кюхлей:
Прости! Где б ни был я: в огне ли смертной битвы,
При мирных ли брегах родимого ручья,
Святому братству верен я.
И пусть (услышит ли судьба мои молитвы?),
Пусть будут счастливы все, все твои друзья!
Самое же задушевное посвящение, без гадательных рассуждений о судьбе, стихах — Большому Жанно:
Взглянув когда-нибудь на тайный сей листок,
Исписанный когда-то мною,
На время улети в лицейский уголок
Всесильной, сладостной мечтою.
Ты вспомни быстрые минуты первых дней,
Неволю мирную, шесть лет соединенья,
Печали, радости, мечты души твоей,
Размолвки дружества и сладость примиренья —
Что было и не будет вновь…
И с тихими тоски слезами
Ты вспомни первую любовь.
Мой друг, она прошла… но с первыми друзьями
Не резвою мечтой союз твой заключён;
Пред грозным временем, пред грозными судьбами,
О, милый, вечен он!
Интервал:
Закладка:
