Натан Эйдельман - Твой восемнадцатый век; Прекрасен наш союз…

— Продаётся порозжее, сквозное место (т. е. предлагается заплатить деньги за пустоту, которую можно и должно заполнить).

— Желающие купить 17 лет девку, знающую мыть, гладить бельё, готовить кушанье и которая в состоянии исправлять всякую чёрную работу, благоволят для сего пожаловать на Охтинские пороховые заводы к священнику…

Кто не помнит такие объявления из школьных учебников и хрестоматий (раздел «Кризис феодально-крепостнической системы»). Только в учебниках эти строчки не обыкновенные (людей продают!), а в газете самые обычные, меж другими делами: «купить девку» — вроде бы явная допотопная дикость, но купить предлагают на пороховых заводах (технический прогресс) и справку даст священник (дух милосердия).

Всё обыкновенно. Видимо, объявления печатались в порядке поступления, и поэтому разные сюжеты вперемежку:

— Продаётся дом на Большой Литейной улице.

— На бирже в амбаре под № 225 продаётся до ста ружейных лож орехового дерева.

— В половине сего месяца <���сентября> пропала маленькая гладинькая кофейного цвету собачка сучка, у которой на груди белое пятно. Если кто, её поймав, принесёт на Большую Миллионную фельдшеру Савве Васильеву, тому будет учинена знатная награда…

<���Видно, любит фельдшер Васильев «гладинькую собачку», потому что вряд ли располагает знатным капиталом.>

— Продаётся парикмахер, разумеющий чесать женские и мужские волосы, 33 лет, с женой и малолетним сыном…

— Грандиссон, 7 томов за 6 рублей; «Хромой бес» и «Пиесы славного лондонца Гуильелма Шакспира» (так!) 2 тома за рубль; в двадцати частях за 20 рублей «Тысяча и одна ночь», в каждой части «50 ночей», «ночь за две копейки» (шутка из одного книжного обозрения). Наконец. «Примеры матерям, или Приключения маркизы де Безир», перевод Анны Семёновны Муравьёвой (урождённой Черноевич), жены Ивана Матвеевича и матери нескольких ещё совсем маленьких Муравьёвых-Апостолов.

— Господин генерал-фельдмаршал и многих орденов кавалер граф Александр Васильевич Суворов-Рымникский, находясь в Тульчине на Украине, лёг накануне, как обычно, в 6 часов вечера, встал в два ночи, сел за обед в восемь утра. Когда попытался взять лишний кусок, адъютант помешал.

— По чьему приказанию?

— По приказу его сиятельства господина генерал-фельдмаршала графа Суворова-Рымникского.

— Слушаюсь…

С ночи голова работает лучше, диктуются приказы, письма, и, если даже на бумагу попадают опасные выпады против второго человека в стране графа Платона Александровича, можно вообразить, что произносится вслух! Один из корреспондентов замечает фельдмаршалу, что Зубов всё-таки вежлив. Отвечено: «Граф Платон Зубов сам принимает, отправляет моих курьеров, знак его правительства перед всеми, для моей зависимости. А вежлив бывает и палач».

Суворов не зря ворчит. Дело идёт о серьёзных вещах. О близком столкновении с тем 27-летним французским генералом (двумя годами моложе Зубова), кто пока ещё один из многих, но уже «далеко шагает мальчик»; и граф Александр Васильевич беспокоится, а граф Платон Александрович не беспокоится совсем…

Камер-фурьерский журнал, постоянный дневник придворных происшествий, обычно приглажен, отполирован!

«28 сентября, в воскресенье по утру, по отправлению в покоях Её величества духовником воскресной заутрени и по собрании ко двору знатных обоего пола персон, дворянства, господ чужестранных министров и по прибытии в аппартаменты Её величества их императорских высочеств государей великих князей и их супруг, государынь великих княгинь и государынь великих княжён Александры Павловны, Марии Павловны и Елены Павловны, перед полуднем, в половине двенадцатого часа, Её императорское величество обще с их императорскими высочествами в провожании знатных придворных обоего пола персон и генералитета через столовую комнату изволили выход иметь в придворную большую церковь, после чего приглашённые персоны принесли поздравления Её величеству со днём воскресным, за что были пожалованы к руке».

Затем следует описание обеденного стола Её императорского величества «в столовой комнате на 34 куверта».

Наследника, 42-летнего Павла Петровича, нет, как не было 8 дней назад на торжествах по случаю дня его рождения и как не будет через 16 дней — в день рождения его супруги Марии Фёдоровны, хотя «с вечера и за полночь обе крепости и весь город освещены были огнём и при питии за здоровье Его (Её) Высочества с адмиралтейской крепости выпалено из 31 пушки».

Павел давно замкнулся в своей Гатчине.

Вечером того дня, мы помним по газете, была странная для того времени года поздняя гроза.

Гроза, можно сказать, историческая. Всего две недели назад скандально сорвалась уже решённая, как казалось, свадьба любимой внучки императрицы Екатерины II со шведским королём Густавом IV. В последнюю минуту король заупрямился, и 16338 рублей 26 1/ 4копейки, ассигнованных на праздник, пропали зря, а Екатерина рассердилась так, как прежде не сердилась, и знаменитая складка у основания носа (которую портретистам предписывалось не замечать) придавала лицу особенно зловещий вид.

Для 67-летней царицы такой гнев — тяжкая болезнь. Следует лёгкий, быстро миновавший удар — паралич, зловещее предвестие. Екатерина не понимает, насколько зловещее,— ещё советуется с одним из придворных о грядущих празднествах в честь нового, XIX века. Но всё же решает, наконец, распорядиться наследством. Проходит несколько дней, «здешние праздники шумные исчезли, как дым,— жалуется Державин другу — поэту Дмитриеву.— Все громы поэтов погребены под спудом, для того я и мою безделицу не выпускаю» ( «Победа красоты» — подарок жениху и невесте).

За 12 дней до грозы, 16 сентября, любимый внук Александр Павлович вызван для беседы с бабушкой. По всей вероятности, ему была сообщена окончательная воля — чтобы после Екатерины II воцарился Александр I, минуя Павла.

Что же внук?

Он не хочет, ему противен двор, ему кажутся позорными недавние разделы Польши. И хотя не говорит об этом громко, но от определённого круга людей не таится, близкому другу пишет:

«Придворная жизнь не для меня создана… я чувствую себя несчастным в обществе таких людей, которых не желал бы иметь у себя и лакеями, а между тем они занимают здесь высшие места, как, например, Зубов, Пассек, Барятинский, оба Салтыкова, Мятлев и множество других, которых не стоит даже называть… Одним словом, мой любезный друг, я сознаю, что не рождён для того сана, который ношу теперь, и ещё менее для предназначенного мне в будущем, от которого я дал себе клятву отказаться тем или другим способом».