Алексей Маслов - Книга 5. Стили и секты

Тайные общества, практиковавшие ушу, порой объединяли до десятков тысяч человек. Они представляли собой весьма грозную вооруженную силу, не случайно коммунисты активно привлекали тайные общества на свою сторону во время антияпонской войны в 1937-45 гг. Кстати, немало лидеров КПК сами вышли из тайных общества, например, будущий член Политбюро ЦК КПК и Председатель Спорткомитета КНР Хэ Лун, отец которого вообще был лидером общества «Старших братьев». Общество «Красных пик» лишь в одной южной части провинции Шаньси к 1939 г. насчитывало 100 тыс. человек. А в одной из деревень той же провинции Шаньси, где насчитывалось 700 дворов с тремя тысячами жителей, существовало более 50 тайных обществ!. Естественно, что жители нередко состояли одновременно в трех-четырех обществах, причем не видели в этом ничего предосудительного. В рамках одного из них праздновали народные праздники, например, устраивали лодочные гонки (были и такие тайные общества!), в рамках другого занимались ушу, внутри третьего слушали проповеди о спасении после грандиозной вселенской катастрофы. Таково истинное, очень мало исследованное лицо традиционной китайской деревни, где миллионы людей, практически каждый так или иначе был приобщен к ушу и завязан в сложную систему тайных обществ.

Опасности массового ушу

К середине Х1Х в. занятия ушу становятся все более и более массовыми. Речь идет, естественно, не просто о суммарном количестве учеников в школах боевых искусств. Дело заключалось прежде всего в том, что ушу стало преподаваться одновременно большим группам людей — порой десяткам, а то и сотням человек. Сам такой тип преподавания оказался обусловлен во многом тем, что большинство ритуалов в тайных обществах были массовыми, а ушу рассматривалось как особый тип ритуального действия.

Бойцы, построившись в несколько рядов, выполняли упражнения, нанося удары в воздух и громко выкрикивая речитативы, призывая на помощь духов и драконов. Упражнения повторялись сотни раз, перемежаясь сеансами медитации, сидячим повторением сутр и священных писаний, приемом травяных отваров (некоторые из них имели ярко выраженный галюциногенный эффект). Не человек, не усердный ученик наедине с мастером слушал его наставления, но толпа занималась ушу. Толпа заводила сама себя.

Такой «толповой эффект» способствовал передаче общего психического импульса, некого душевного настроя бойцов ушу. Но представим на минуту, что тот, кто собрал людей в единую группу, научил их ритуалам и приемам, ввел их в особое соматическое состояние, настойчиво требующее реализации своих сил, просто не способен передать собственный духовный импульс. Но состояние толпового аффекта уже достигнуто, оно требует реализации, «выброса», оно стучит в мозг, оно сидит как заноза в возбужденном сознании бойцов.

И все это достигнуто благодаря чисто техническим навыкам их учителя, не сумевшего наполнить эту форму созидательным содержанием. И здесь срабатывает важнейший комплекс толпы — эта группа людей становится потенциально и изначально направленной на разрушение. Она будет делать все то, что начинается с приставки «анти» — совершать антиритуалы (еретические ритуалы), проповедовать антикультуру (разрушать ценности имперской культуры). Тайпины в 50-х гг. Х1Х в. выступили против буддизма и конфуцианства под христианскими лозунгами, хотя сущности христианства они никогда не понимали, для них это был просто некое анти-учение. Поскольку христианство не еще не получило в то время официальную поддержку имперской власти и таким образом не приобрело статус ортодоксии, постольку оно привлекало тайпинов как особого рода идеология «избегания» официоза и проповеди еретизма. Ихэтуани, поднявшие восстание в конце Х1Х в., выступили уже против христиан и католиков, официально признанных государством, как впрочем против всех новшеств в своей жизни — они разрушали железные дороги, крушили телеграфные столбы и машины.

Боевой ритуал — могучее средство, воздействующее на состояние сознания человека, вовлеченного в него. Дабы он не превратился в страшную разрушительную силу, в ушу он уравновешен принципами «боевой морали» — удэ, которая способна включить в человеке творческо-созидательные рычаги. И здесь ярко проступает гармонизирующая роль учителя — своим обучением он не только вводит последователя в особое экстатическое состояние, но, и используя это состояние, способен передать ему глубинный духовный опыт, потенциальную доброжелательность и доверие к миру.

Но, как показал весь опыт китайской традиции, психорегулирующее начало не всегда говорит свое слово, а истинных учителей оказывается много меньше, чем школ ушу. Схематично можно обрисовать эту ситуацию так. К концу века в Китае идет стремительный, ни с чем не сравнимый рост школ ушу, большинство из которых либо ничем не отличались от тайных обществ, либо были с ними непосредственно связаны. Важнейшее место в ритуальной практике таких тайных обществ занимали занятия боевыми искусствами с использованием всего богатого арсенала средств подготовки, которые накопило китайское ушу за столетия своего развития. Но истинных учителей, ведущих своих учеников к духовным глубинам ушу, не могло хватить на такое количество занимающихся. Гармония духа и тела, спокойствия и отстраненности сознания от мирской суеты покинула многие школы ушу.

Огромная сила боевых искусств вышла из-под контроля.

Ушу, ставшее «политической» силой.

Все эти противоречивые тенденции развития ушу выступили на поверхность к концу Х1Х в., воплотившись в мощном движении тайных обществ, объединенных единым названием ихэцюань — «Кулак справедливости и гармонии» или ихэтуань — «Отряды справедливости и гармонии». Традиционно эти события называют «восстанием ихэтуаней», хотя в действительности дело обстоит не совсем так. Сам по себе факт резкой вспышки неистовства, мистицизма воплотившегося в экстремизм стали завершением целой цепи сложных культурных и духовных событий, во многом навеянных практикой ушу, во многом — десакрализацей мистической культуры самовоспитания.

В официальных китайских документах их зачастую просто именовали «цюань» — «кулаки», так как все их члены занимались ушу, а иностранцы против которых на первом этапе выступали восставшие, несколько презрительно, несколько боязливо называли их «боксерами». Это название прижилось, и даже в учебники истории вошло как Боксерское восстание (1898–1901).