Павел Щеголев - Первенцы русской свободы

В цитованном нами «Кратком описании» находим следующее заключение о «вольных обществах»: «По уставу Союза благоденствия каждые десять членов Союза, составляющие т. н. Управу, долженствовали заводить вольные общества . Сии общества, управляемые одним или двумя членами Союза, коего существование им не открывалось, не входили в состав оного. Им не была предназначена никакая политическая цель и от учреждения их ожидалась только та польза, что руководимые своими основателями или начальниками, они особенною своею деятельностью по литературе, художествам и так далее могли бы способствовать достижению цели Коренной Управы. Таковых вольных обществ было заведено три: два л.-гв. в Измайловском полку, одно Семеновым (надворным советником, служившим тогда л.-гв. в Егерском полку), другое кн. Евг. Оболенским и Токаревым; третье полк<���овником> Фёдором Глинкою. Все три существовали недолго и разрушились совершенно с уничтожением Союза благоденствия. Члены сих обществ, не принадлежавшие Коренной Управе Союза, ниже к другим тайным обществам, по высочайшему повелению не требовались к следствию и оставлены без внимания».

Нас сейчас, конечно, не интересуют указанные вольные общества; попробуем поставить вопрос, не было ли вольным обществом Союза Благоденствия и общество «Зелёной лампы». Под определение «вольного» оно подходит без всяких оговорок: один из установителей — Я. Толстой, член Союза благоденствия; существование последнего не было открыто; особенной же своею деятельностью «Зелёная лампа» могла бы способствовать достижению целей «Союза».

Нужны бы только фактические подтверждения этого предположения. Они найдутся в записках М. А. Фонвизина. «Члены Союза,— пишет он,— учреждали и отдельные от него общества под влиянием его духа и направления; таковы были общество военное , которого члены узнавали друг друга по надписи, вырезанной на клинках шпаг и сабель: „за правду“, литературные — одно в Москве, другое в Петербурге, последнее под названием „Зелёной лампы“, и две масонских ложи…» [521]Мы доверяем этому свидетельству, произнесённому не для следователей и не в застенке. Но есть и другое современное указание на связь «Зелёной лампы» с политическим обществом. В известном доносе, поданном гр<���афом> Бенкендорфом имп<���ератору> Александру I в 1821 году и не получившем никакого хода, находим следующие строки: «члены, приготовляемые мало-помалу для Управы [Союза Благоденствия] или долженствовавшие только служить орудиями, составляли Побочные управы, под председательством одного члена Коренной,— назывались для прикрытия разными именами (Зелёной лампы и пр.) и, под видом литературных вечеров или просто приятельских обществ, собирались как можно чаще» [522].

На основании всех приведенных данных мы имеем право установить связь «Зелёной лампы» с Союзом благоденствия. Мы лично принимаем кружок «Зелёной лампы» за «вольное общество», но и несогласные с нами именно в этом не могут отрицать его связи с «Союзом». Кружок как бы являлся отображением «Союза»; неведомо для Пушкина, для большинства членов, «Союз» давал тон, сообщал окраску собраниям «Зелёной лампы». Пушкин не был членом Союза благоденствия, не принадлежал ни к одному тайному обществу, но и он в кружке «Зелёной лампы» испытал на себе организующее влияние тайного общества.

Этот вывод чрезвычайно важен для истории жизни и творчества Пушкина 1818—1820 годов, ибо он устанавливает тот угол зрения, о котором мы говорили в начале заметки. Басни же о «Зелёной лампе», распущенные П. И. Бартеневым и П. В. Анненковым, должны быть раз навсегда устранены из биографии Пушкина.

Но «Зелёная лампа», занимавшая до сих пор только пушкинистов, получает теперь интерес и для историков русской общественности. Рисуя историю общественного движения 1816—1825 гг., историк не должен забыть и «Зелёной лампы» — этого «вольного общества» Союза благоденствия.

Как мы сообщали выше, 26 июля 1826 года Я. Н. Толстой обратился с всеподданнейшим письмом, в котором он рассказывал о своих отношениях к тайным обществам. Письмо было оставлено без ответа. 17 октября того же года Толстой отправляет уже всеподданнейшее прошение и прилагает записку, в которой с некоторыми дополнениями, подчёркивающими его лояльность, повторяет свой рассказ, изложенный в письме. Результат был тот, что 25 ноября 1826 года Толстой был уволен от службы с сохранением чина. Так как письмо или записка заключают показания Толстого о тайных обществах, в делах Следственной комиссии отсутствующих, и являются таким образом первоисточником, то мы воспроизводим целиком письмо, указывая в прямых скобках дополнения и изменения, сделанные Толстым в записке. Прошения Толстого от 17 октября не печатаем, так как исторического материала оно не содержит, а характеризует скорее личность самого Толстого — в очень непривлекательных чертах.

К показанию Я. Н. Толстого нужно отнестись критически. Он старается скрыть всякую принадлежность к тайным обществам и прикидывается ничего не понимающим мальчиком, между тем, по выражению кн. Оболенского в позднейших записках, он был «первоначальным» членом, т. е. членом Союза благоденствия, и не прекращал своих сношений с членами до самого отъезда за границу в половине 1823 года, т. е. до начала организационных заседаний по реорганизации Северного общества. Из объяснений Толстого видно, что Ник. Ив. Тургенев действительно приглашал его, по его — Толстого — выражению, вступить в общество, неизвестное ему даже по имени; в действительности же не бросать общества после роспуска. Между прочим, Тургенев ссылается в своей книге («La Russie et les russes», t. 1, p. 197—198) на письмо Я. Толстого, в котором тот сообщал Тургеневу, что его принял в общество не Н. И. Тургенев, а Семенов. Письмо это Толстой написал 5 июня 1827 года, а годом раньше, как мы теперь знаем, в своём прошении он весьма определённо обрисовал роль Тургенева. В Тургеневском архиве сохранилась переписка А. Ив. Тургенева с Я. Н. Толстым, о которой упоминает Н. И. Тургенев. Для сопоставления приводим и её, причём письма А. И. Тургенева с копий, а письма Я. Н. Толстого — с подлинника. Вообще же надо заметить, что в 1826 году Толстой уж приготовлялся к той роли, в какой мы знаем его позже.

Нам кажется, что после статьи Б. Л. Модзалевского о Я. Н. Толстом и материалов, опубликованных нами раньше (во II-м вып. изд. «Пушкин и его современники»), на личности и деятельности Толстого до 1825 года больше не придется останавливаться ни пушкинистам, ни историкам. Для истории же Толстого № 2-й нужно будет рассмотреть кипы (буквально) его донесений из Франции, хранящихся ныне в архиве III Отделения (что ныне департамент полиции). Быть может, они представят даже интерес для историков Франции, ибо Толстой обстоятельно знакомил своих хозяев с политической жизнью Франции, с революциями и сообщал даже «списки канальям» (буквально!), принимавшим в них участие.