Павел Щеголев - Первенцы русской свободы

Потом, когда Александр Сергеевич уехал от нас,— передавала мне после небольшой паузы тётушка,— он прислал мне своих „Цыган“ — прекрасно написанную поэму [541], и мы все много смеялись над пылкой фантазией поэта, создавшего из нашей Земфиры свою свободолюбивую героиню; что же касается неисправимого эгоиста Алеко, то, по-моему, он был не прав; такому эгоисту вовсе не следовало идти в цыганский табор наших бедных юрченских дикарей. С Александром Сергеевичем я не говорила об этой его amourette [542], да и он по приезду из деревни не промолвился ни одним словом про всю свою эскапад с цыганкой Земфирой. Отец твой писал Пушкину в Одессу про дальнейшую судьбу его героини [543]; дело в том, что Земфиру зарезал её возлюбленный цыган, и бедная его героиня действительно трагически покончила свою короткую жизнь.

На мои расспросы о политическом образе мыслей Пушкина тётушка всегда отвечала мне на эти мои вопросы французской фразой: „Oh, il était tout-à-fait rouge“ [544]. Когда затевался какой-либо вопрос политического характера, Александра Сергеевича просили говорить по-французски. „Pour que les domestiques ne comprennent pas“ [545]— прибавляла Екатерина Захарьевна, так как в нашем доме была привычка говорить про все вещи по-гречески, но при Пушкине, который по-гречески не знал, все из вежливости говорили по-французски.

— Александр Сергеевич был человек скомпрометированный политически; он сам любил всегда, говоря о себе, цитировать следующую фразу какого-то французского поэта, которая à la longue [546]была известна всем в нашем обществе и всегда повторялась, лишь только зайдёт речь о Пушкине. Вот это двустишие, запиши его:

— Тогда это двустишие y нас долго повторялось всеми. Неблагонамеренность Пушкина и его дружба с твоим отцом,— говорила мне тётушка,— была причиной тому, что отец твой был не на хорошем счету у правительства, и поэтому по службе он не пошёл далеко; при губернаторе Фёдорове о нём даже был запрос официальный, в котором указывалось на вредный образ мыслей бывшего друга Пушкина [548]. Вследствие всего этого отец твой уехал потом за границу, где прожил много лет.

Таковы вкратце все те отрывки воспоминаний, которые сохранились в моей памяти из рассказов моей тётушки о великом русском поэте».

Замфир Ралли-Арборе.

Автор этих воспоминаний, Замфир Константинович Ралли, имеет крупное революционное имя; он принимал деятельнейшее участие в революционном движении 70-х годов, был ближайшим приверженцем Бакунина, состоял членом редакций издававшихся за границей русских газет «Работник» (1875—1876 гг.) и «Община» (1876—1879 гг.) [549]. Просматривая воспоминания 3. К. Ралли о Бакунине [550], которые были присланы им в 1907 г. в редакцию журнала «Былое» [551], я встретил упоминание о том, что Бакунин интересовался рассказами 3. К. из семейной хроники Ралли. Одна из двоюродных сестёр М. А. Бакунина, Анна Павловна Полторацкая, вышла замуж за дядю 3. К. — Ивана Ралли и с мужем уехала в Кишинёв, где в это время жило всё семейство Ралли. В двадцатых годах жил в этом городе и А. С. Пушкин. Вот рассказы о Пушкине, сохранившиеся в семье Ралли, и интересовали в высшей степени Бакунина. Пушкин, пишет в своих воспоминаниях о М. А. Бакунине 3. К. Ралли,— «был очень дружен с моим отцом, Константином Рали, и много хлопот наделал моей тётушке, Екатерине Стамо, в которую вздумал влюбиться. Тётушка Екатерина Захарьевна была, однако, женщиной строгих нравов и до конца жизни своей не согласилась отдать мне сохранившиеся у неё два письма поэта, в которых Пушкин lui a fait sa déclaration [552]. Моя старая тётушка до своей смерти так и не читала иных книг, кроме старых французских романов, рекомендованных ей для прочтения ещё Пушкиным. Рассказы мои, даже анекдотического характера про Пушкина, сохранившиеся в семье нашей, утешали Бакунина и Зайцева в отшельнической жизни в Локарно» [553]. Полагая, что рассказы эти могут представлять интерес и иметь ценность для биографии поэта, мы обратились к 3. К. Ралли с просьбой сообщить всё, что удержала его память из рассказов его тётки Е. 3. Стамо, а также поискать эти письма. 10 апреля 1908 г. в ответ на обращение 3. К. Ралли сообщил: «я написал дочери Екатерины Захарьевны Стамо, которая живёт в Париже — и если существуют ещё какие-либо письма, то вы их, по всему вероятию, получите; написал я также и в другое место, в Черновцы, где я отыскал тому назад более 35 лет старое издание Ж.-Ж. Руссо, принадлежавшее покойному поэту, там его рукою на полях существуют заметки, писанные то по-русски, то по-французски. Книги эти лежат или, лучше сказать, лежали на полке в имении моей двоюродной сестры вместе с другими книгами моего отца. Но я не удосужился никогда проехать туда, чтобы взять этот старый сундук с старым хламом. Что сундук существовал тому назад ещё несколько лет, об этом писали мне. Во всяком случае сделаю всё зависящее от меня и напишу вам несколько страниц про Пушкина в нашей семье». 3. К. любезно отозвался на нашу просьбу и прислал свои семейные воспоминания о Пушкине, напечатанные в «Минувших годах».

Не противореча достоверно известному нам из кишинёвской жизни поэта, эти записки сообщают несколько новых подробностей о Пушкине и, между прочим, новую версию о происхождении «Цыган». Новая версия выгодно отличается от других известных нам, весьма удалённых от действительности и дающих простор для фантазии автора. Вот факт, имевший место: «Однажды Пушкин исчез и пропадал несколько дней. Дни эти он прокочевал с цыганским табором, и это породило впоследствии поэму „Цыганы“» [Воспоминания брата Пушкина Льва Сергеевича]. А в эпилоге к «Цыганам» читаем:

Из всех известных рассказов о том, как Пушкин бродил среди цыган, только от рассказа Е. 3. Стамо веет жизненной правдой [555].

Об авторе рассказа Екатерине Захарьевне Стамо сохранились упоминания и в пушкинской литературе. Если она до самой смерти упоминала о поэте, то и Пушкин много лет спустя после своего отъезда из Кишинёва вспоминал о ней как о женщине, «близкой его воспоминанию». Именно такой эпитет находим в письме Пушкина к своему кишинёвскому приятелю H. С. Алексееву от 26 декабря 1830 года. В этом письме Пушкин настоятельно просит Алексеева сообщить ему о кишинёвских событиях и лицах и в том числе о Стамо. 14 января 1831 года Алексеев отвечал поэту, что «мадам Стамо овдовела и наконец свободна от мужа» (XIV, 136). Память о Е. 3. Стамо сохранилась и в следующих современных кишинёвских куплетах, которые приписывались Пушкину: