Анри Пиренн - Средневековые города Бельгии

В изложении Пиренна местами встречается модернизация средневековой жизни . Так, в только что приведенной цитате он говорит «о борьбе, почти современной, между капиталом и трудом». Однако в дальнейшем Пиренн в значительной степени отказывается от допущенной им модернизации, давая на основе документов характеристику специфических особенностей капитала и его владельцев в XIV в. Так, Пиренн, соприкоснувшись с конкретным материалом, по своему обыкновению исправляет ошибки слишком поспешного вывода.

Свойственная А. Пиренну тенденция в модернизации истории отражается на его терминологии, к которой следует относиться критически. Пиренн употребляет часто, например, термин «капиталистический» не в смысле наличия признаков, характерных для капитализма как системы производственных отношений, а лишь в смысле наличия капитала. Такое словоупотребление вытекает из признания Пиренном существования капитализма уже в XII в. Этими же общими взглядами Пиренна объясняется частое употребление им термина «пролетарий», и притом в разных смыслах — то применительно к городскому предпролетариату XIV в., то применительно ко всем мастерам ткацкой промышленности. В некоторых случаях, терминология Пиренна настолько смутна и расплывчата, что не только не раскрывает сущности исторических явлений, но, наоборот, затемняет их. Таковы, например, обозначения «богатые» и «бедные» применительно к партиям, боровшимся друг с другом во время цеховых восстаний. При той глубокой дифференциации ремесленного населения бельгийских городов, которую признает сам Пиренн, подобная терминология может ввести читателя в заблуждение. Широко и столь же расплывчато Пиренн употребляет слово «раса», понимая под этим словом то некоторую, довольно значительную этническую группу, то отдельное племя. Ясно, однако, что Пиренн придает слову «раса» совершенно иной смысл, чем современные фашистские мракобесы.

Мы оттенили дефекты творчества А. Пиренна. Отчасти они свойственны лично ему, отчасти отражают недостатки, общие всей буржуазной историографии. Но мы не должны забывать, что все указанные нами недостатки, неслаженности и противоречия в его работе не должны заслонять ее крупных достоинств. В первых двух томах «Истории Бельгии» Пиренн набрасывает широкое историческое полотно, в котором история городов заполняет значительную часть фона.

Но она предстает не изолированно от про лих частей бельгийской общественной жизни. Она связана множеством нитей с общеэкономической, аграрной, политической и культурной историей всей страны. Какую бы главу книги Пирен-на мы ни открыли, везде мы встречаем богатство и разнообразие содержания… Различные типы городского развития Фландрии и Брабанта, классовая борьба в городе, отношение горожан к дворянству и духовенству, глубокое своеобразие политического строя нидерландских провинций (в котором два сословия — дворянство и духовенство — в ходе развития в значительной мере политически ослабли и стушевались, а третье сословие — горожане — приобрело значение важного политического фактора), политический строй различных областей, развитие языка, литературы и искусства и широкие рамки международных политических отношений — все это ярко и выпукло встает со страниц книги Пиренна.

Большой интерес представляет глава, рисующая Якова Артевельде, бурная жизнь которого тесно сплелась с экономическим кризисом, возникшим в Фландрии в начале столетней войны, и с социальными волнениями во фландрских городах. Еще более интересна глава о восстании, происшедшем в приморской Фландрии в 1323–1328 гг. В этой главе Пиренн открыто говорит о союзе городской демократии с деревенской.

Социальный анализ исторического материала, даваемый А. Пиренном, не может удовлетворить нас. Но в тех случаях, когда материал этот приводится с большой полнотой, как например по вопросу о происхождении городского строя, сама полнота его, как и свойственная Пиренну ясность изложения дают читателю возможность произвести более глубокий анализ и прийти к правильной общей концепции.

Подведем итоги нашему пониманию А. Пиренна как историка средневекового города. Современные историки буржуазного запада чаще всего связывают значение Пиренна в этом смысле с теорией происхождения города из купеческого поселения. С другой стороны, они подчеркивают ценность выдвинутой им общей концепции перехода от античности к средневековью и экономического развития Западной Европы в средние века.

Для нас общие концепции А. Пиренна не представляют самодовлеющей ценности; это относится как к его концепции перехода от античности к средневековью, так и к его теории происхождения городского строя. Они лишены глубины, игнорируют основные факторы развития европейского обществ… базируются на переоценке роли торговли и купечества в средние века. Эти теории Пиренна имеют лишь то значение, что, обосновывая их, автор приводит свежий и интересный материал и содействует этим углублению нашего знания некоторых сторон исторического развития средних веков, в частности развития средневекового города.

Пиренн ценен не как социолог, а как историк-реалист. У Пиренна особая, чисто художественная манера созерцания прошлого и особое мастерство в изображении его. А. Пиренн до такой степени проникается историческим материалом, что история встает перед нами в форме ярких эпизодов и пластичных образов. Вот, например, как он рисует фландрского ткача-рабочего, лишенного средств производства: «Последние (т. е. такие рабочие) жили в предместьях, состоявших из жалких хижин, которые сдавались понедельно. Большею частью у них не было иной собственности, кроме одежды, которую они носили на себе. Они переходили из города в город в поисках работы. В понедельник утром их можно было встретить на площадях, рынках, у церквей, в тревожном ожидании нанимателей, которые взяли бы их на неделю. Всю неделю рабочий колокол возвещал своим звоном о начале работы, коротком промежутке для еды и конце рабочего дня. Заработок выдавался в субботу вечером: по правилам городских советов, он должен был выплачиваться деньгами, но это нисколько не мешало процветанию truck system , дававшей своими злоупотреблениями повод к постоянным жалобам. Таким образом ткачи, валяльщики, красильщики составляли особый класс внутри горожан, их можно было узнать не только по их «голубым ногтям», но и по их костюму и нравам. Их считали низшими существами и с ними обращались соответствующим образом. Они были необходимы, но с ними не церемонились, ибо было известно, что место тех, которые не выдержат тяжести штрафов или будут изгнаны из города, не останется долго незанятым. Рабочие руки всегда имелись в избытке. Массы рабочих отправлялись искать счастья в чужих странах; их можно было встретить во Франции и даже в Тюрингии и в Австрии».