Светлана Мрочковская-Балашова - Она друг Пушкина была. Часть 1

Триумфальный для Витта смотр дорого обошёлся поселянам — часть хлеба осталась неубранной на полях, склады с продовольственными запасами опустошены, многие крестьяне лишились скота, загнанного на строительных работах, озимые посеяли впопыхах, кое-как. На следующий год хлеба не хватило, пришлось его прикупать. Только через три года удалось привести хозяйство в порядок. Императорский смотр оказался крахом и для супружеской жизни Собаньской. То ли она его бросила — дальше жить с ним не имело смысла. То ли он оставил её. На этот счёт свидетельства разноречивы. Мицкевич в «Барских конфедератах» даёт своё объяснение. Действие у него перенесено в XVIII век, посему император заменён императрицей — Екатериной. Государыня не раз осуждала меня за мою связь с графиней . Но эта перестановка фигур не меняет сути — Николай действительно корил Витта связью с Собаньской. Генерал в конечном счёте внял советам императора. Он расстался с Собаньской. Её приютила в своём крымском имении кн. А. С. Голицына. Княгиня была последовательницей пиетистов. Собаньская тоже. Пиетисты исповедовали отказ от земных радостей. Аскетизм и Каролина — понятия несовместимые. Новый образ жизни явно не подходил её страстной натуре. Вскоре она вышла замуж за адъютанта Витта капитана лейб-гвардии драгунского полка С. X. Чирковича, то ли сербского, то ли хорватского дворянина, в прошлом австрийского офицера. Её объяснение своего поступка сёстрам по обществу — баронессе Ю. Беркгейм (дочери баронессы Ю. Крюднер) и княгине Голицыной — прямо-таки настоящее дипломатичное послание: Я убеждена, что Бог в бесконечном милосердии к каждому из своих чад хотел для меня этого союза. <���…> Он был необходим, чтобы обеспечить мою старость хлебом насущным, необходим также, чтобы защитить меня против людей и самой себя, необходим также, чтобы заставить меня потерять привычку к счастью и ласке, всё более и более расслаблявшую мою природную изнеженность. Моё пребывание подле вас обеих было последней главой моего полного счастья. <���…> Вас он (Бог) выбрал, чтобы меня спасти, защитить, любить, помогать мне, такой бедной, слабой, одинокой! <���…> Мой муж добродетельный человек, честный во всём значении этого слова; но серьёзность его характера и строгость его правил отражаются во всём, что составляет мою жизнь; мой муж, впрочем, сопровождал меня в мои безумные и светские годы, и он требует во всех моих привычках перемены, которая обеспечит мне его уважение. Я должна работать, чтобы добиться этого уважения, и это накладывает на меня тысячу обязанностей, которым противится моя дурная природа, хотя мой рассудок их всегда одобряет. Серьёзность моего мужа беспокоит моих в отношении моего счастья, но это такой достойный человек, настолько проникнутый идеей долга, что я уверена, моё счастье будет зависеть только от меня, моего рассудка, моего послушания воле, которая всегда будет стремиться к тому, что для меня хорошо. Письмо написано во вкусе набожных приятельниц Собаньской. Артистичная Каролина умела входить в любую роль. Как показывает его содержание, она прекрасно справилась и с амплуа ханжи. Невозможно представить, чтобы Собаньская позволила кому-нибудь надеть хомут на свою прелестную шейку! Многословное объяснение имело только одну цель — разжалобить старух в своей новой, совсем нелёгкой, с тысячей обязанностей, полной смирения, самоотречения и долга жизни. Дабы не осуждали, поняли и посочувствовали. Можно лишь восхититься её ловкостью и умом!

А Витт? Молодящийся Дон-Жуан последовал примеру Собаньской. Он также недолго оставался на свободе. Его новой избранницей стала вдова кавалергарда Н. И. Петрищева — Надежда Фёдоровна, урождённая графиня Апраксина. Жить ему осталось совсем мало. Последние годы страдал сильной глухотой, вернулась болезнь горла. Он скончался в июне 1840 г. Собаньская пережила его на 45 лет.

Пора проститься с нашими героями. Откровенно говоря, я это делаю с сожалением. Не только потому, что сама оказалась в плену у прекрасной Каролины. Но главное — как ни старалась — не сумела окончательно снять с неё запорошенный временем и недоступностью многих источников покров тайны. Надо продолжать поиски. Уже есть первые успехи — В. М. Фридкин обнаружил в архиве парижской библиотеки «Арсенал» записную книжку Собаньской. Необходимо тщательнее исследовать фонд Жюля Лакруа, архив Бальзака. Многое можно найти в Польше. В архиве Ржевуских, князей Сапеги, Мицкевича, Монюшко, в документах польского освободительного движения. То, что не под силу одному человеку, можно добиться совместными усилиями исследователей Польши, России, Украины, Франции. Этого требует не только память Собаньской. Это необходимо сделать ради Пушкина. Воскресить его самую большую, а по моему убеждению, единственную любовь, очистить её от грязи, неправды, клеветы, забвения…

Пушкин, Мицкевич и, как мы убедились, Рылеев до конца своей жизни пытались понять встретившееся на их пути явление — Каролину Собаньскую. Вероятно, пытался сделать это и её последний супруг — поэт Жюль Лакруа. Пушкин и Мицкевич, как бы ни стремились опровергать это современные исследователи, сумели узнать о ней главное — она была шпионкой по убеждению, по неизбывному чувству любви к родине, пылкости натуры и страстного желания видеть свою страну свободной. Только за это ей можно многое простить — её земные слабости, её бесчисленных любовников, её сожительство с Виттом, постыдное, если ради благ, комфорта, положения, но равное — не жертве, а подвигу, если во имя идеи. Что бы ни болтали о ней, ей нелегко было с Виттом. Не любила его, презирала и, подобно, Николаю, но только в душе — и никогда в обществе, ведь этим унижала себя! — надсмехалась над ним. Она знала ничуть не хуже великого князя Константина, что он был человеком, который не только чего другого, но недостоин даже, чтоб быть терпиму в службе. Константин сказал это в том же, ранее упомянутом, письме к Дибичу. Выходит, отстранённый от престола (а не отрёкшийся, как по официальной версии, хотя и сохранился подтверждающий это документ) великий князь был прозорливее своего сверхпрозорливого брата Николая. Но его лишили трона, потому что, подобно отцу, был вспыльчив, груб, не по-царски прямодушен и, как он выразился в акте отречения, не чувствовал в себе ни тех дарований, ни тех сил, ни того духа, чтобы быть возведену на то достоинство, к которому по рождению имел право. Более сдержанный и рассудительный Николай и терпел Витта, и награждал, и, как мы узнали, очень поздно догадался о его сущности — каналья, интриган, карьерист и предатель российских интересов.