Евгений Воробьев - Москва. Близко к сердцу (Страницы героической защиты города-героя 1941—1942)

Медный кабель, питавший электричку, снят, намотан на огромные катушки, увезен в тыл, где его нетерпеливо ждут эвакуированные заводы. Электровозы тоже угнаны на восток, и на пригородной ветке их сменили слабосильные паровозы, страдающие старческой одышкой. Они обволакивали вагоны густым дымом.

Шесть вокзалов, по существу, превратились в пригородные: Киевский, Белорусский, Павелецкий, Рижский, Ленинградский, Савеловский. Поездам из Москвы не стало пути на запад, на север, на юг.

Те, кто сходит на дачных платформах, — в шинелях, ватниках, сапогах, лыжных штанах и обязательно в варежках, перчатках. Многие с лопатами, кирками.

Тревога за Москву вселила в них ожесточение и упорство. Каждый клочок промерзшей земли, каждое деревце и кочка — подступ к Москве. И та голая березовая рощица — подступ. И лесная прогалина справа, и бугорок, покрытый чахлыми, поникшими кустами, — это тоже подступ к Москве.

Женщин намного больше, они укутаны платками, шарфами.

Москвичи строят оборонительные рубежи. Противотанковый ров начинается тут же, вблизи платформы, и подступает вплотную к Можайскому шоссе. Видны бетонные надолбы, частоколы из бревен, врытых под углом, проволочные заграждения, "ежи" — обрубки рельсов, балок. В землю вкопаны железобетонные коллекторы, демонтированные котлы; под этими бронеколпаками займут места пулеметчики, бронебойщики.

На шоссе патрулируют броневики и танкетки — на случай визита немецких парашютистов.

Все ближе Москва. Пригород сменился окраиной, полуторка замедляет бег и ныряет в узкий проезд, оставленный в баррикаде.

Баррикада! Для молодого поколения она была символом, романтической подробностью революционных битв. Сейчас баррикада пришла в Москву как рубеж обороны.

Вот ее амбразуры, вот рогожные кули и мешки, вот бойницы со стальными козырьками, вот бронированные щиты. Мешки набиты землей, их припорошило снегом, они уподобились мешкам с мукой.

По соседству с баррикадой вырыты окопы. Давно ли мы радовались, когда где-нибудь на окраине Москвы поверх булыжной мостовой ложился асфальт? Жирный, знойный запах смолы провожал прохожих. Но теперь во имя благополучия города понадобилось рыть окопы. И москвичи долбят ломами мерзлую землю.

На балконе, где, бывало, хозяйка развешивала белье или поливала фикусы, — пулемет. За решеткой балкона и перилами — бронелисты.

В угловых многоэтажных домах, на перекрестках улиц можно заметить не только бронированные балконы. Некоторые чердачные, слуховые окна на крышах превращены в пулеметные гнезда.

Милиционер на уличном перекрестке в синей шинели, в каске, за плечами карабин; он теперь и регулировщик уличного движения, и часовой на посту.

На окраинной улице милиционер взмахнул перед полуторкой красным флажком. Дорога запружена огромным стадом свиней и поросят, их гонят на бойню. На улице визг, какого не слышал ни один хлев. Оголодали? Обессилели от длинного перехода? Замерзли? Не привыкли к асфальту? Свиней, которые бессильно падали, тут же прикалывали, и возницы бросали их на подводы, ехавшие позади стада. Устало передвигая ноги, шли колхозницы, повязанные платками, в руках палки, лица изможденные, заплаканные…

Перед въездом на мост, в начале Пятницкой улицы, у Балчуга, высится баррикада.

Полуторка въехала на Москворецкий мост, и человек в кузове проводил удивленным взглядом фанерные макеты домов, не виданных здесь прежде. Макеты установили на прибуксированных сюда баржах, пароходах, катерах и на большой "эскадре" лодок, собранных со всей Москвы-реки. Цель маскировки — скрыть от вражеских глаз излучину Москвы-реки, сбить с толку германских воздушных стрелков.

Рядом с гостиницей "Новомосковская" на берегу Москвы-реки дышит МОГЭС-1; странно смотреть на его сильно укороченные, с целью конспирации, трубы.

После эвакуации в Москве стало малолюдно. Прохожие озабочены, спешат, не видно беспечно фланирующих.

Баррикады сооружены и в центре города. Особенно щемит сердце, когда смотришь на баррикаду возле почтамта у Кировских ворот. Не отсюда ли в старину наши предки отсчитывали "версты полосаты".

На Театральной площади проезжий москвич с удивлением смотрит на фасад Большого театра; замаскированы и колоннада, и колесница, влекомая четырьмя конями.

Зеркальные витрины гастронома и других магазинов на четной стороне улицы Горького укрыты кулями с землей, спрятаны за дощатыми щитами. Многие витрины стали незрячими.

В городе мало детей. И все же на улице Горького у телеграфа ребятишки с санками превратили сугроб в снежную горку.

По левой, нечетной стороне улицы до самого Моссовета тянется забор, за ним — этажи недостроенных домов. Подъемные краны демонтированы. Здание Моссовета, высотой в два с половиной этажа, отодвинуто в глубь квартала.

В предвоенной Москве ходил слух, что Моссовет будут надстраивать.

Будничный перезвон трамваев на Пушкинской площади. Работящие трамваи колесят и за себя, и за автобусы, которых в городе осталось мало.

В начале Тверского бульвара, с непокрытой головой, держа в левой руке за спиной шляпу, на смертельном сквозняке стоит Пушкин. Он смотрит на город, в котором родился.

Вспоминаются слова, сказанные Тургеневым на тогдашней Страстной площади при открытии памятника: "Сияй же… благородный медный лик, воздвигнутый в самом сердце древней столицы, и гласи грядущим поколениям о нашем праве называться великим народом…"

Где-то высоко над памятником висит аэростат воздушного заграждения, но все равно за Пушкина боязно.

Откуда эта непроходящая тревога? Памятник почему-то не обложили мешками с песком, не соорудили над ним бревенчатую пирамиду.

В другом конце бульвара, у Никитских ворот, как ни в чем не бывало снова занял место на гранитном пьедестале Тимирязев в мантии доктора Кембриджского университета. В тот день любимого народом "депутата Балтики" можно было уподобить раненому, который не ушел с поля боя… Зенитное орудие обосновалось у самого памятника. Будто великий русский естествоиспытатель тоже вступил в народное ополчение и стал одним из номеров зенитного расчета.

Еще летом тяжелая бомба ударила в здание "Известий", совсем близко от памятника Пушкину.

Может, тревога за благополучие Александра Сергеевича вызвана тем, что, минуя памятник, проезжий вспомнил грохочущее утро 6 сентября, когда наши полки входили в Ельню? Портрет Пушкина в местной школе фашисты расстреляли, книги Пушкина и ноты Глинки варварски втоптали в грязь.

Все на Западном фронте были встревожены бомбардировками Москвы. Каждый в душе опасался за сохранность и благополучие дорогих с детства памятников истории, архитектуры, культуры, а прежде всего за нашу святыню — Кремль.