Евгений Воробьев - Москва. Близко к сердцу (Страницы героической защиты города-героя 1941—1942)

— Хорошо, — сказал наконец Константин Константинович. — Поговорить поговорим. Но ничего писать и подписывать не буду…

На этом и порешили. Рокоссовский коротко рассказал свою биографию… Я быстро записывал, чтобы потом использовать в очерке.

— А теперь я вот здесь, где вы меня видите, — закончил Константин Константинович. — Время для Отечества тяжелое, но, думаю, не безвыходное. Враг еще силен, но это уже не тот враг, который 22 июня начал войну. Цвет немецко-фашистской армии выбит еще на полях Прибалтики, Белоруссии, под Ленинградом, у Смоленска, Киева и Одессы, у Брянска и под Москвой. Мы нанесли врагу очень сильный урон. Допускаю, что фашисты еще могут добиться каких-то отдельных успехов. Но только не решающих…

Рокоссовский сделал паузу. И вдруг спросил:

— У вас есть карта?

Я подал ему карту Подмосковья. Генерал взглянул на нее, вернул карту и позвал адъютанта:

— Сходите в оперативный отдел и попросите две карты Европы. Для меня и корреспондента. — И мне: — Без перспективы воевать нельзя. Надо видеть весь возможный театр войны. Вы что думаете, мы, Красная Армия, не будем в Берлине? — И тут опять вернулся к мысли, которую уже высказывал: — У врага уже нет и не может быть тех сил, которыми он начал войну. А наши силы…

Он остановился. И мне показалось, что генерал знает, какие у нас есть или собираются силы, но не считает нужным пока говорить об этом…

Вернулся адъютант с картой Европы. И я попросил генерала написать на уголке карты его слова о Берлине. Рокоссовский вывел:

"Специальному корреспонденту "Красной звезды" Трояновскому П. И. Воюя под Москвой, надо думать о Берлине. Обязательно будем в Берлине! К. Рокоссовский. Подмосковье, 29 октября 1941 года"…

И вот в конце войны начальник штаба фронта генерал-полковник М. С. Малинин неожиданно спросил у корреспондента "Красной звезды", которого встретил в Берлине:

— Карта Рокоссовского с вами?

Да, карта была со мной. Кстати, я возил ее с собой от самой Москвы…

— Дайте вашу карту, — вдруг попросил Малинин.

Я подал. Начальник штаба фронта правее записи, сделанной К. К. Рокоссовским, написал:

"Сим удостоверяю, что мы в Берлине! Начальник штаба 1-го Белорусского фронта, бывший начальник штаба 16-й армии, которой командовал К. К. Рокоссовский. Берлин, 22 апреля 1945 года".

Как ярко высветился в этом эпизоде характер, символ веры командарма!

"На Вашу просьбу отвечаю по существу вопроса. Как и почему я оказался G ноября в метро "Маяковская"? Был в то время военным комендантом ГАБТа СССР. Мы готовили сцену театра к торжественному заседанию. Одновременно подчиненные мне люди сопровождали членов ГКО при их выездах на фронт. Кроме того, мы несли охрану самолетов Ставки Верховного Главнокомандования. Когда торжественное заседание перенесли в метро "Маяковская" и там ждали появления руководителей партии и правительства, туда вызвали всех тех, кому положено там быть, в том числе и меня.

Коснусь обстановки, которая складывалась днем 6 ноября. В 17 часов Гитлер послал на Москву самолеты, многие были сбиты, остальные убрались восвояси, не достигнув цели. А в полдень этого дня Козловский и Михайлов, вызванные на концерт в Москву, летели на "Дугласе" из Куйбышева.

Утром 6 ноября я получил распоряжение прибыть к 15 часам на станцию метро "Маяковская" с задачей: обеспечить порядок на сцене и встретить артистов. На платформе встретил председателя Комитета по делам искусств М. Храпченко и диктора Ю. Левитана; каждый из них занимался своим делом — готовился к вечеру.

На сцене репетировал хор ансамбля НКВД СССР под управлением Зиновия Дунаевского. В оркестре, среди других, сидел со скрипкой известный в будущем дирижер Ю. Силантьев. 3. Дунаевский заставлял хор повторять номера, добиваясь филигранной отточенности.

Правительство из Кремля направилось к Белорусскому вокзалу, спустилось там в метро и прибыло на станцию "Маяковская".

Началось заседание. Если смотреть на сцену, я стоял с левой стороны у второй колонны. Хотя меня плохо видно, но на фотографии в книге Г. Жукова я все же просматриваюсь.

Концерт начал М. Михайлов, он спел арию из оперы "Иван Сусанин": "Страха не страшусь, смерти не боюсь, лягу за святую Русь…" Затем И. Козловский и М. Михайлов дуэтом исполнили "Яр хмель" и другие народные песни. Затем И. Козловский спел арию Ионтека из оперы "Галька". Восторженно была встречена песенка Герцога из оперы "Риголетто". Аккомпанировал певцам концертмейстер Московской филармонии А. Д. Макаров.

После исполнения этой арии Козловский пожаловался на усталость. Бурными аплодисментами зал требовал спеть арию на бис. После повторного исполнения Козловский вошел к нам в вагон и пожаловался: "Сколько же можно? Есть предел человеческим силам". А зал сотрясался от аплодисментов и требовал нового выхода певца. Члены правительства, сидевшие в первом ряду, активно поддерживали фронтовиков. Козловский покачал головой, отступать ему было некуда, и наш Иван Семенович пошел на сцену и спел эту тяжелейшую арию в третий раз.

Затем выступил ансамбль НКВД СССР, он исполнил "Марш чекистов" 3. Дунаевского, прозвучала украинская песня "Реве та стогне Дніпр широкий", после была украинская пляска. Глубоко запало в душу пение солистки хора комсомолки Екатерины Сапегиной, она спела известный романс Варламова "Что мне жить и тужить".

Сцену занял Краснознаменный ансамбль песни и пляски под управлением А. В. Александрова. Хор исполнил песни А. Новикова "Самовары-самопалы" и "Вася-Василек". Запевали солисты Г. Бабаев и В. Панков.

На этом концерт закончился, я вернулся со своей командой в Большой театр, а рано утром мы отправились на Красную площадь.

Бывший военный комендант ГАБТа СССР,

майор в отставке Алексей Трофимович Рыбин".

Коллекция Музея изобразительных искусств имени Пушкина — драгоценное сокровище. Но разве одно такое сокровище необходимо было вывезти из Москвы? В том же эшелоне, названном "музейным", эвакуировали богатства Третьяковской галереи, Оружейной палаты, Музея искусств народов Востока, несколько частных коллекций (например, картины Е. Гельцер), государственную коллекцию редких музыкальных инструментов, картины Музея-усадьбы "Архангельское" и другие ценности.

А как не позаботиться об уникальных произведениях искусства и исторических экспонатах, хранившихся в подмосковном Воскресенском соборе (Новый Иерусалим), можно ли остаться равнодушным к судьбе реликвий Бородинского музея и в других пунктах Подмосковья?

Коллекции Музея имени Пушкина потребовали 460 ящиков. Упаковали более ста тысяч экспонатов. Вынули из рам и свернули 700 холстов. С болью смотрели хранители музея на стены с пустыми рамами. Не все поддавалось в тех условиях эвакуации. Остались ждать решения своей судьбы саркофаги, надгробья, статуи, скульптуры Древнего Египта, а бережно упакованные мумии отправились в Сибирь.