Евгений Воробьев - Москва. Близко к сердцу (Страницы героической защиты города-героя 1941—1942)

После того как у врага были отбиты обезлюдевшие, сожженные дотла деревни Устьево, Тищево, Старые Глинки, разнесся слух, что жителей окрестных деревень — в том числе женщин с грудными и малолетними детьми, стариков — сгоняют в село Спас-Косицы и запирают в церковь. Церковь окружили каратели с пулеметами.

Прослышали об этом разведчики, которые пробрались в тыл к фашистам. Группой из семи бойцов командовал сержант Филиппов. Переходя через линию фронта, группа напоролась на вражескую засаду и попала под сильный пулеметный огонь.

"Шесть красноармейцев, — значится в боевом донесении, — были убиты, а сержант, тяжело раненный, притворился мертвым. Немцы сняли со всех шинели и валенки. Немецкий офицер ударил сержанта сапогом, и сержант пошевелился. Немецкий офицер еще раз выстрелил в него из револьвера. Когда немцы ушли, сержант поднялся и пополз. Но он полз не на медпункт. Три километра с лишним он полз, ковылял и бежал босиком по снегу в двадцатиградусный мороз. Бежал, истекая кровью, на командный пункт к комдиву Орлову [13] Федор Михайлович Орлов вступил в народное ополчение в возрасте 65 лет. Был участником русско-японской и первой мировой войн, прошел гражданскую войну, получил 24 ранения и контузий, командовал частями и соединениями Красной Армии. Уволился в запас в звании командарма 2-го ранга. Вступил в народное ополчение, когда три его сына и дочь уже воевали. Был назначен командиром стрелковой роты, позже успешно командовал дивизией. Награжден орденом Ленина и тремя орденами Красного Знамени. , чтобы предупредить о грозящей гибели ни в чем не повинных мирных людей. Кроме последней, револьверной пули в левом боку у Филиппова было еще шесть ранений.

Товарищ Филиппов представлен к правительственной награде, и он будет жить. Это настоящий большевик, преданный нашей партии, им теперь гордятся в дивизии".

По приказу комдива Ф. М. Орлова ночью срочно была снаряжена рота автоматчиков в белых халатах, на лыжах. Рота пробралась в центр села Спас-Косицы, к церкви; завязался огневой и рукопашный бой с охранниками. В итоге офицер и тридцать четыре немецких солдата были уничтожены. Взломав забитые гвоздями двери церкви, разведчики спасли около семисот крестьян. Учительница немецкого языка из Спас-Косицы, также обреченная на казнь, слышала, что пулеметчики на паперти часто склоняли слово "динамит": какие-то эсэсовцы опаздывали с доставкой динамита.

При разгроме немецкого штаба разведчики нашли приказ по 512-му пехотному полку вермахта:

" Всякий раз оставляемая нами местность должна представлять собой зону пустыни. Чтобы произвести основательные разрушения, надо жечь все дома… Каменные постройки взорвать. Подвалы уничтожать. Мероприятия по созданию зоны пустыни должны быть беспощадны, полностью подготовлены и выполнены ".

Фашисты немало преуспели в своем старании превратить Подмосковье в "зону пустыни". Полностью уничтожили 640, а частично 1640 селений, сожгли Истру, Верею, Рузу, Наро-Фоминск, Боровск, Можайск. Было уничтожено около 1000 школ, 400 больниц, около 700 очагов культуры, 450 детских учреждений. После изгнания оккупантов из районов Московской области там осталось 1,6 процента крупного рогатого скота, 1,2 процента овец и на все освобожденные районы 17 свиней.

Среди слагаемых, которые способствовали успеху нашего контрнаступления под Москвой, было еще одно, не принятое в расчет немецким командованием. Тем не менее это слагаемое являлось нашим весьма существенным "неприкосновенным боезапасом" — ненависть к палачам за их злодеяния.

Сознание своей справедливой миссии позволяло нашим бойцам превозмогать крайнюю степень усталости, мобилизуя остаток сил. И чем больше кровавых следов оставляли завоеватели, тем больше было упорство освободителей, шагавших, бежавших вдогонку за врагом, тем больше была их готовность к самопожертвованию.

Осознанная, устойчивая непримиримость к оккупантам, способность народа вынести самые тяжелые испытания и не утратить, а закалить волю к борьбе не были предусмотрены планом блицкрига.

Кроме Александра Матросова, закрывшего телом амбразуру и заставившего замолчать вражеский пулемет, такой подвиг совершили более 300 добровольцев-подвижников.

Подвиг Виктора Талалихина, который пошел в московском небе на ночной таран, повторили в годы войны около 600 человек; половине удалось сохранить свою жизнь.

Более ста воинов, жертвуя жизнью, бросались с гранатами под танки.

Десятки героев подорвали последней гранатой себя и фашистов.

Свыше 350 последователей летчика Гастелло в предсмертную минуту превратили свой самолет в огненную торпеду и направили ее на колонну танков, машины с мотопехотой, батареи, воинские эшелоны, склады боеприпасов и горючего, вражеские корабли.

Какой взрывчатой силой оказались эти невиданные подвиги! Никто из фашистских главарей не мог предположить, сколь губительным будет подавляющее воздействие таких подвигов на солдат вермахта…

А воинов воодушевляли и слезы советских людей, вызванные горькими утратами, и слезы радости, восторга, гордости на глазах людей, вызволенных из немецкого рабства.

Многих генералов, офицеров и солдат вермахта, кто остался в живых после Ельни, Можайска, Ясной Поляны, Вязьмы, ждала расплата в последние дни войны, когда Красная Армия один за другим нанесла ряд стратегических ударов. Победный итог операции "Багратион" — освобождение Белоруссии, части Латвии, Литвы и выход к границе с Восточной Пруссией, и сокрушительный разгром группы армий "Центр". Это произошло в лесах под Витебском, Могилевом, Бобруйском, под Минском, в самом Минске и западнее его.

17 июля 1944 года 57 600 немецких военнопленных по приказу Верховного Главнокомандующего привезли в Москву, для чего потребовалось 50 эшелонов. Все это вшивое воинство прошло по 20 человек в ряд бесконечно длинной колонной по Ленинградскому шоссе, улице Горького и Садовому кольцу. Их плачевный "марш" продолжался более трех часов.

Впереди шли 19 генералов, которым были оставлены ордена, и 600 офицеров — некоторые в перчатках. Кто понуро опустив голову, кто вызывающе и нагловато улыбался. Иные шли с независимым видом, глядя только перед собой, иные прихрамывали, другие, любопытствуя, вертели головами, внимательно оглядывая город и удивляясь тому, что Москва встретила их невредимая, целехонькая, без видимых следов бомбардировок.

Берлинское радио истошно фантазировало, уверяя немцев, будто Москва сильно разрушена. Еще в августе 1941 года оно вещало:

" Сильные соединения немецкой авиации каждую ночь подвергают уничтожающей бомбардировке этот важнейший индустриальный центр страны… Кремль и почти все вокзалы разрушены, Красной площади не существует. Особенно пострадали промышленные районы. Москва вступила в фазу уничтожения ".