Александр Чубарьян - Канун трагедии [Сталин и международный кризис: сентябрь 1939 - июнь 1941 года]

То, что решение Кремля о прекращении войны с Финлянди­ей не было просто тактическим решением, обусловленным во­енными неудачами в декабре 1939 — январе 1940 г., подтвер­ждается следующим фактом. Именно сразу же после начала успешного нового наступления Красной Армии и прорыва "ли­нии Маннергейма" Молотов сообщил в Хельсинки, что Москва готова к мирным переговорам.

В исторической литературе впоследствии, да и по сей день обсуждается вопрос о том, почему Сталин не продолжил насту­пления на финскую столицу и не оккупировал часть Финлян­дии. Были учтены все перечисленные факторы. Кроме того, ход войны и консолидация финского общества показали те слож­ности и то возможное длительное сопротивление, с которым мог бы столкнуться Советский Союз в случае продолжения кампании. Немаловажное значение имело и то, что советское руководство, приняв общее решение, хотело "успеть" осущест­вить его до возможного прибытия в Финляндию военных кон­тингентов из Англии и Франции.

Успешное наступление Красной Армии в первых числах ап­реля позволило советским лидерам "спасти лицо". В конечном итоге Москва вынудила финнов принять те требования, кото­рые выдвигала осенью 1939 г., добавив к ним передачу СССР двух крупных финских городов — Выборга (второго по величи­не в стране) и Сортавалы. Как писал один из историков, отказ Швеции прийти на помощь Финляндии стоил ей потери этих двух городов 82.

В своей совокупности все перечисленные факторы соста­вили основу для стратегического решения Москвы отказаться от идеи изменения финского общественного строя и ограни­читься реализацией прежних требований. В нашем распоряже­нии нет сведений и документов о совещаниях в Кремле, на ко­торых принимались решения по Финляндии. Поэтому мы не знаем, на каких требованиях могли остановиться в Москве еще до начала апрельского наступления Красной Армии. Во всяком случае ясно, что "добавленные советские требования" были, конечно, результатом военных успехов в апреле 1940 г.

Но в целом согласие Молотова на контакты с такими анти­советчиками, как Рюти и Таннер, еще до апрельского наступле­ния показывало, что общее стратегическое решение было при­нято Сталиным, видимо, в январе — феврале 1940 г. В то же вре­мя зондаж Молотова в Берлине в ноябре 1940 г. относительно того, что "финский вопрос" еще окончательно не решен, свиде­тельствовал, что в Москве еще не сняли полностью с повестки дня возможность вернуться к планам реализации положения Финляндии в сфере "советских интересов".

Война с Финляндией стоила СССР больших потерь. Соглас­но данным, уточненным в 1992 г., Красная Армия потеряла уби­тыми 71 214 человек, пропавшими без вести около 40 тыс. К этому следует добавить 188 671 раненого, 58 370 заболевших и 17 867 обмороженных 83. Потери финских войск составили 66 400 человек, из них 48 243 убитых, 4 тыс. пропавших без вес­ти и 43 557 раненых 84.

В 1999 г. была опубликована стенограмма совещания, про­веденного в апреле 1940 г. высшим руководством страны с уча­стием Сталина и командного состава Красной Армии по итогам советско-финской войны. Оно было посвящено военным воп­росам, и лишь в конце в своем выступлении Сталин затронул некоторые общеполитические аспекты войны.

Прежде всего поражает необычная для тех времен откро­венность и критический настрой участников совещания. Пред­ставители различных родов войск, командующие корпусов, ди­визий и других военных подразделений вскрывали недостатки и ошибки в состоянии вооруженности и оснащения армии, в тактике и в системе подготовки армии накануне войны. Это свидетельствовало об обеспокоенности состоянием армии и военными итогами войны.

Большой интерес представляют и те выступления, в кото­рых говорилось о просчетах разведки, "проглядевшей" воен­ную укрепленность "линии Маннергейма". При этом критика не затрагивала высшего звена и ошибок руководства страны. Разумеется, не единого слова не было сказано и о том, что мас­совые репрессии в конце 30-х годов выбили из армии тысячи опытных военачальников и среднего командного состава.

В заключительной речи Сталин, поддержав критический дух, решил, очевидно, "сбалансировать" ситуацию и дал в це­лом положительную оценку итогов войны, следуя, видимо, пра­вилу, что победителей не судят. Он прямо заявил, что Совет­ский Союз решил те вопросы, которые он ставил накануне войны, и добился окончательного успеха. При этом он как бы оправдывал неудачу с идеей правительства Куусинена, заявив, что советское правительство решило пойти на компромисс с финскими властями, предъявив им требования — или заклю­чить мир или получить правительство Куусинена, хотя для Ста­лина и его соратников должно было быть ясным, что вся идея с "финским правительством в изгнании" потерпела неудачу.

Март —апрель 1940 г. во многом повлияли на ситуацию на севере Европы на длительную перспективу. Это были месяцы активной и драматической политики. Для финской политиче­ской элиты это было время решающего выбора. Ее лидеры бес­прерывно ездили в Стокгольм, постоянно контактировали с Лондоном и Парижем, вели скрытые и жесткие диалоги с Москвой.

Прежде всего они столкнулись с острой внутриполитиче­ской борьбой. Таннер, Рюти и Паасикиви считали, что следует принять советские требования (речь по-прежнему шла прежде всего об о. Ханко и части Карельского перешейка). Они шли на это, поскольку знали, что ни при каких условиях Швеция не бу­дет оказывать помощь и не разрешит проход через свою терри­торию британского и французского контингентов. Они также понимали, что эти контингента, численность которых постоян­но уменьшалась, могут быть направлены не столько ради спасе­ния Финляндии, сколько из желания остаться в Скандинавии, чтобы создать там новый фронт борьбы с Германией. Они раз­деляли мнение Маннергейма, который еще до начала решаю­щего советского наступления считал, что возможности фин­ской обороны весьма ограничены.

В то же время два члена кабинета активно выступали про­тив принятия советских требований. И речь шла не о простом голосовании в правительстве, а о расколе среди населения страны. В принципе сторонники мира смогли убедить Комис­сию по иностранным делам парламента, но решительно отри­цали требование об о. Ханко. Желая создать впечатление, что они постоянно ищут другие варианты, и рассчитывая испугать Москву своим нажимом на Швецию, пытаясь смягчить совет­ские условия мира, они снова и снова продолжали задавать Стокгольму один и тот же вопрос и неизменно получали нега­тивный ответ. Этот ответ, как правило, исходил от шведского премьера или министра иностранных дел. Но когда в финской печати появились сообщения о "недружественной" позиции северного соседа, то в Стокгольме в ситуацию вмешался лично шведский король. В своем заявлении он выражал симпатии и поддержку всему финскому народу в его борьбе за независи­мость, однако в конце заявил то же самое, что говорили его ми­нистры: Швеция не сможет ни помогать финнам, ни дать согла­сие на пропуск войск через свою территорию (кроме частных лиц), чтобы не быть втянутой в войну 85. Позиция короля и пра­вительства была подкреплена и решениями Комиссии по иностранным делам шведского парламента, которая также по­становила отказать англо-французам в пропуске их войск че­рез шведскую территорию 86.