Владимир Кузнецов - Очерки истории алан

Относительно генезиса и этнической принадлежности катакомб первых веков н. э. на Северном Кавказе высказывались противоречивые суждения. Сформированная наиболее четко Л. Г. Нечаевой точка зрения о сармато-аланском происхождении катакомб Северного Кавказа (15) разделяется B. А. Кузнецовым (33), В. Б. Ковалевской (37, с. 89), К. Ф. Смирновым (38; 39, с. 77–80), В. Б. Виноградовым и В. А. Петренко (40, с. 103), Б. М. Керефовым (41, с. 48–49), Т. А. Габуевым (42, с, 17–18), Я. Б. Березиным и C. Н. Савенко (43, с. 37–44). Противоположная точка зрения высказана М. П. Абрамовой, считающей, что в формировании катакомбного погребального обряда решающую роль сыграла местная кавказская среда, а не сармато-аланы (18, с. 39; 44, с. 81) или влияние античного Боспора и окружающих его районов, где во второй половине I тыс. до н. э. сложился «мощный массив» земляных склепов, использовавшихся не только ираноязычным населением Воспора, но и синдами, меотами, греками (44, с. 78). Однако специалист по археологии Воспора И. Т. Кругликова, вопреки М. П. Абрамовой, считает, что появление земляных склепов здесь объясняется усилением варварского (сарматского. — В. К.) влияния, выразившемся также в распространении сарматского языка, появлении загадочных сарматских знаков и т. д. (45, с. 153), т. е. влияние было обратным — со стороны сарматского окружения Боспора.

Исходя из своего осмысления катакомбных могильников (соответственно, и представленной в них культуры), М. П. Абрамова предприняла попытку адекватного толкования письменных источников об аланах первых веков н. э.; что привело ее к выводу: источники I–IV вв. не дают сведений о пребывании алан в Центральном Предкавказье, они локализуются в Северном Причерноморье, на Дону и у восточного побережья Азовского моря, а «свидетельства о походах алан в Закавказье не могут рассматриваться в качестве доказательства постоянного обитания аланских племен» близ перевальных путей через Кавказский хребет. Относительно IV–V вв. М. П. Абрамова полагает, что в это время аланы помещались вместе с гуннами на Дунае и что в источниках этого времени нет никаких сведений о пребывании алан на Кавказе (46, с. 42). Тем самым, вольно или невольно, М. П. Абрамова присоединилась к аналогичным построениям историка В. Н. Гамрекели, также отрицавшего присутствие алан на Северном Кавказе в первые века н. э. (47, с. 70).

Версия В. Н. Гамрекели, построенная на письменных источниках, подверглась критике со стороны Ю. С. Гаглоева. Это избавляет нас от необходимости полемизировать с М. П. Абрамовой относительно письменных. источников. Что касается археологических материалов, то изложенные выше и далеко не полные факты дозволяют усомниться в правильности и этих построений. Можно подвергнуть сомнению и статью М. Г. Мошковой, в которой автор, солидаризировавшись с М. П. Абрамовой, пишет: «Катакомбный способ захоронения не является определяющим и обязательным признаком ранних аланов» (48, с. 28). М. Г. Мошкова права: для ранних алан было свойственно многообразие могильных сооружений, и судить об этнической характеристике погребенных нужно с учетом всего комплекса признаков, а не только по погребальному обряду. Но если это справедливо для поволжско-приуральских степей, то на Северном Кавказе картина несколько иная, и в этом — специфика данного региона. Нельзя не признать степное, равнинное происхождение подбоев и катакомб, и пока существует хронологический разрыв между катакомбами сармато-аланского времени и катакомбами эпохи бронзы, нельзя доказать их местный северокавказский генезис. В послегуннский период связь катакомбного обряда погребения с аланами Северного Кавказа общепризнана и не оспаривается самой М. П. Абрамовой. В таком случае, что мешает ретроспективно признать сармато-аланское происхождение катакомб и подбоев предшествующего периода? Признание диагностического значения этих типов погребений тем более вероятно потому, что в VI–XII вв. пространственно-временной континуум катакомбных могильников Северного Кавказа практически полностью совпадает с территорией алан по письменным источникам и исторической топонимии. Мы солидарны с В. Б. Ковалевской в том, что «это, казалось бы, слишком прямолинейное и однозначное сопоставление продолжает, пожалуй, оставаться наиболее правомерным, несмотря на раздающиеся одиночные возражения», и это объясняется «не привычностью подобной точки зрения, а тем, что она получает все большее число подтверждений на массовом материале» (37, с. 89).

Конечно, сказанное не означает, что все погребенные в катакомбах — только аланы и что аланы не могли, наряду с катакомбами, употреблять иные погребальные сооружения. Жизнь сложнее и многообразнее наших археологических схем, которые могут отражать более или менее объективно лишь генеральные направления процессов. Тем более это справедливо по отношению к раннеаланскому периоду, когда аланы представляли «не единое этническое целое, а политическое объединение сарматских ираноязычных кочевников» (49, с. 96), чему и соответствует уже отмеченное нами разнообразие погребальных обрядов.

Археологические памятники свидетельствуют, что аккумуляция ираноязычных кочевников в равнинном и предгорном Предкавказье в начале нашей эры достигает значительных масштабов. Видимо, с этого времени, если не раньше, контроль над благоприятными для кочевого скотоводства и земледелия предкавказскими равнинами надолго — до массового появления тюрок — переходит в руки сармато-алан. На многие столетия они делаются здесь хозяевами положения. Прав был Ю. А. Кулаковский, считавший, что «римляне знали уже алан как народ прикавказский» (50, с. 9).

Судя по некоторым письменным источникам (Иосиф Флавий и др.), и первых веках н. э. аланы довольно значительным массивом заселили равнину между нижним течением Волги и Дона и Приазовье — северное и восточное вплоть до Кубани (46, с. 42; 51, с. 43). Эти аланы-танаиты (по Лммиану Марцеллину), иранские имена которых зафиксированы в надгробиях Танаиса, по версии Б. А. Раева, появились здесь около середины I в. н. э. и оставили богатые погребения в курганах Хохлач, Садовый, Жутов-ский, Сокольский и др. (52, с. 13–15). Культура алан-танаитов обнаруживает связи как с Востоком (звериный стиль в прикладном искусстве, 53, с. 46–55), так и с Римом (52; 54, с. 217), Грецией, кельтами, Закавказьем через Северный Кавказ (55, с. 145–149). Б. А. Раев полагает, что римская металлическая посуда в курган Хохлач могла попасть в результате разграбления «какого-то храма или святилища в Малой Азии, куда аланы предприняли свой первый поход сразу после появления в южнорусских степях», т. е. в начале 70 гг. 1 в. (56, с. 89–93). Но все это не означает, что в этот период сармато-аланские племена еще не продвинулись на юг до предгорий Кавказа, как это кажется некоторым исследователям, и что они не принимали участия в походах алан в Закавказье и Передний Восток.