Михаил Тяглый - Холокост в Крыму

2.XII. Тянутся обозы, тачки и просто люди с узлами на свое новое пепелище. Некоторые устраиваются комфортабельно — одна семья занимает маленькую, но отдельную комнатку. Едут или идут и плачут. Нарушена жизнь, не принадлежит человек больше сам себе. Завтра — неизвестность. Тяжело смотреть, а каково быть в их положении. Уходит скоро Аркадий. Не могу думать об этом, не знаю, как переживу это. А может быть, все же уйти вместе?

3.XII. 2 часа ночи. Несмотря на только что происшедшее, я все же хочу записать. В девять часов вечера начался обстрел Ялты с моря. Рвались снаряды один за другим. Успели сбежать в подвал-клуб. Здание дрожит от каждого взрыва, слышится свист пролетевшего снаряда. Жутко. Кто плачет, кто молится. Когда кончился обстрел, послышались шаги в коридоре клуба. Открылись с шумом двери, и в дверях появились три румынских патрульных. После вопросов, кто мы и зачем здесь, начали готовить всех к обыску. Разбили на две группы — мужчин и женщин. Двое жильцов сорвали с одежды звезды. Сорвал и Аркадий, но на груди осталась маленькая предательская полосочка, под пальто. Отбирали разные ценности, деньги, карточки. Когда обыскивали Аркадия, обратили внимание на полоску и догадались, что он сорвал звезду. Его втолкнули в угол и приставили к нему караул. Он просил освободить его, доказывали все, что он здешний квартирант и тоже просили освободить его. Ничего не помогло. Пришлось молчать и ждать. Наконец, двое солдат приказали вести их к себе на квартиру. Я думала, что выводят, чтобы убить. Стала просить пустить и меня. Никого не выпускали. Наконец, милостиво отпустили всех. Зайдя в комнату, я увидела картину точно после погрома. Вскрыты шкафы, чемоданы. Все содержимое выгружается. Не оставили и дамское белье, духи, бинокли и прочие мелкие вещи. Остались почти без белья, не исключая и детского. Смотрели и молчали. Они ушли. Будьте прокляты! Мы остались одни среди разбросанных вещей в тяжелом молчании. Куда пойдешь, кому скажешь! Каждый день приносит новые сюрпризы.

Что ждет нас завтра?

4.XII. Новый день — новое горе. Сегодня в шесть часов вечера пришли вчерашние румыны и стали требовать водворения в гетто. Мы сказали, что еще можно быть дома один день и завтра перейдут все евреи в гетто. Мы сидели и пили горячую воду с сухарями, ничего больше не было. Потребовали чаю с сахаром. Где взять, когда ни у кого нет? Предложили то, что у нас есть. Фед. Ал. принесла сахар, Коварская предложила тогда тоже принести. Когда напились, то один из румын потребовал, чтобы Коварская повела его к себе в комнату. На отказ он грубо вытолкал ее за дверь и пошел к ней. Бедная старушка подверглась насилию, не пощадили 73-летнюю старуху. Сейчас она у нас, боится идти к себе. Отобрали у нее все, что она приготовила с собой в гетто — деньги, пищу, белье. Чем будет жить, неизвестно. Нет надежды на лучшее. Завтра все уйдут в гетто. Горе давит, нет слов выразить его.

5.XII. Мы остались одни, Аркадий в гетто. Уже поздно, но сон не идет. Сидим с Фредом и молчим, не смея взглянуть друг на друга, словно в чем-то виноваты. Сегодня приходили опять те же румыны, и сержант требовал у меня ночлега. Я обещала приютить его, но сама решила идти за защитой к коменданту. Немец внимательно выслушал жалобу и сказал, что бояться не нужно, т.к. румынские солдаты не имеют право ни на обыск, ни на ночлег в квартирах. «Если будет насилие с их стороны при отказе впустить их, кричите». Дал распоряжение следить за патрульными нашего района. Румын приходил, требовал открыть, но когда сказали, что были у коменданта, ушел с ругательствами. Нет дня без приключений.

8.XII. 11 часов ночи. Только что вернулись из подвала, пробыв в нем более двух часов. Взрывы кончились, но отчего — неизвестно. Ни самолетов, ни с моря ничего не было. В саду зарево от горящих машин. Как пережили эти часы, сами не знаем. Дрожала земля и здание. Люди молились, призывая на помощь Бога, а кто кого-то клял. Осколки от снарядов изрешетили всю крышу. Пока все стихло, нужно отдохнуть. Удастся ли уснуть? Завтра узнаем причину.

9.XII. Причина взрывов — от неосторожности немецкого шофера, влезшего под машину с горящей папироской. Произошел взрыв. В саду стояло много машин со снарядами, близко друг от друга. Сгорела машина с шофером, убито и ранено несколько человек. Сами себя убивают, вот молодцы. Говорят о том, что командование удивилось, почему взрывы. Ведь с моря и с воздуха нет опасности, и евреи в гетто. Если бы еще люди не ушли в гетто, то с ними бы учинили расправу, приписав все евреям, как это делается до сего времени. И война, по мнению немецкого солдата, из-за евреев. Идиоты!

15.XII. Неделю не записывала ничего. Все шло сравнительно гладко. Аркадий работает, я ношу ему кушать, встречая по дороге от работы в гетто. Работать ему тяжело, плохо чувствует себя после контузии. Милостиво разрешили ходить на работу с 8 часов утра до 5 часов вечера. Работать подгоняют. Спешат застеклить здание. Сегодня после работы меня удивил вид Аркадия и других с ним работающих. Один из них был весь в ссадинах. На мой вопрос — что случилось? — ответили, что он порезался стеклом. Аркадий еле шел, объясняя усталостью. Не верю, что-то есть, но умалчивают. Когда нужно было уже расстаться, Аркадий захотел почему-то «особенно» проститься: «Мы с тобой расстаемся всегда, точно ничего не происходит, и мы живем в мирное время. Давай простимся как следует». Я насторожилась, мне стало не по себе. На глазах у него слезы. «Береги Фредика». Больше ничего не сказал, крепко обнял и поцеловал.

Не могу ни о чем думать, мысли разбредаются, не соберу никак.

16.XII. Сегодня утром не дождалась Аркаши в условном месте, прождав 3 часа. В Стройконторе узнала, что сегодня из гетто никого не выпускали. Послала на разведку Фреда Он пробыл у отца весь день. Уже стемнело, а его не было. Волнения были велики. Принес записку. Аркадий просил не волноваться, задержали для проверки документов. Возможно, что и завтра не выпустят. Что-то подозрительно, очень беспокоюсь. А почему запрещен вход в гетто русских? До сих пор туда ходили, кто хотел. Что-то ждет нас?

17.XII. Сегодня тоже никто не выпускался из гетто. И туда даже пробраться Фред не мог, принес обед обратно. Поставлена большая охрана. Как жутко! Неужели вывезут? Буду ждать утра. Сон не идет, и писать нет сил. Мысли работают в одном направлении — неужели конец?

21.XII. Три дня была в полусознательном состоянии. Не могу поверить случившемуся. За что?

18-го утром в шесть часов Фред пронес отцу кушать. В восемь часов вернулся домой, молча поставил не тронутые судки с едой на стол и, ничего не сказав, вышел. Где он — я не знаю. Уже совсем темно пришел домой бледный, осунувшийся, без пищи за целый день. Говорить не мог. Просил ни о чем не спрашивать. Только сказал: «Кончено все — папы нет».