Михаил Тяглый - Холокост в Крыму

ГААРК, ф. П-156, оп.1, д.37, лл.71-106. Подлинник.

16 февраля 1945 г.,

28 мая 1945 г.

Родился на Украине, в Запорожской области, Новотроицкий район, село Николаевка в 1891 г., в Крыму живу с 1926 г. По социальному положению служащий. Война застала меня в Симферополе, я работал в Аптекоуправлении, до последнего момента не мог эвакуироваться ввиду того, что меня назначили заместителем заведующего базой, и на моих руках была база до последнего момента. База снабжала воинские части. До последнего момента я не получил разрешения на выезд. Семья не уехала, жена работала в том же складе, правда, она могла без меня уехать, но не хотела, а так же и дети.

Мы переживали большие налеты немецкой авиации, бомбежка началась с числа 25-го, то есть, дней за пять до прихода немцев, налетало самолетов по 30-40.

Я жил в Советском переулке, там, где проходит Нижне-Госпитальная улица. Поблизости бомбы падали, так, например, в дом Крылова упала бомба, все дома вокруг были разрушены, а наш маленький дом остался.

После бомбежки 2 ноября я вышел из убежища часов в 10 утра, в это время я находился в Доме специалистов на Жуковской, семья моя была в каменоломнях за Сергеевкой [97] Пос. Сергеевка ныне включен в черту г. Симферополя. . ... Тут я увидел немцев, вид у них был зверский. Я хорошо знал, что нас ждет, ничего хорошего не ожидал. Мы знали, что мы обречены. Несколько наших сотрудников были евреями, и они хорошо знали, что их ожидает. Особенно я хорошо знал. Один командир нашей армии, отступавшей с Перекопа, был мне знаком, он рассказывал, что когда немцы высаживались в разведку в Геническе на Арабатской стрелке, то там они расстреляли евреев. Как только немцы вошли в Геническ, там сразу, на второй или третий день, все еврейское население было расстреляно, оно там было небольшое, несколько тысяч. Так что я хорошо знал, что нас ожидает. Плохо то, что я пропустил случай уйти в лес к партизанам, можно было уйти в лес. Многие из моих знакомых ушли в лес из армии. ...

2 ноября, когда я увидел немцев, я пришел в квартиру на Жуковскую к сестре ... Мы с зятем не пошли в город, а послали женщин на разведку. Сестры еще не пришли, а во дворе дома учителя стал собираться кучкой народ. Я спустился вниз, пришла одна учительница и говорит: «Господа, я могу сообщить вам приятную новость. Есть приказ Гитлера, в котором говорится, что он воюет не с нами, а воюет с жидами и коммунистами». Большинство присутствовавших реагировало на это заявление плохо. Но были и такие люди, которые радовались, целовались и обнимались. Вернулась сестра, я поднялся наверх. Младшая сестра ударилась в панику и стала кричать на меня, что я столько лет работаю и не достал яду, чтобы отравиться. Она сама видела этот приказ, читала его. Это, вернее, был не приказ, а воззвание, пунктов сорок, каждый пункт оканчивался и начинался словами «жид» и «коммунист». Говорилось, что Германия воюет исключительно с жидами и коммунистами, что русский народ может быть спокоен, его не тронут.

С этого началось. До 10 ноября были созданы общины, которые должны были зарегистрировать всех евреев. Председателем комитета общин вошел Бейлинсон, скрипач из кино «Большевик», и второй из Жилсоюза, я вместе с ним работал, и он не знал, что я еврей, и удивился этому и спросил меня, почему я пришел на регистрацию. После регистрации все евреи должны были носить знак Соломона [98] То есть «звезду Давида» (см. Словарь терминов). на левой стороне груди, величиной 10 см в квадрате. Я не носил знак Соломона, также и моя семья не носила. Зять носил и был избит немцами. Приказа такого не было, что евреям нельзя ходить по тротуарам, но когда навстречу немцам попадался еврей, то они всегда его избивали. Зятя избили около того места, где была милицейская столовая на базаре. Там была и регистрация евреев со двора. Народу на регистрацию приходило много. Проверяли паспорта, записывали фамилию, имя, где живет и год рождения. Случаев избиения евреев было много.

В здании автостанции был большой склад. В воззвании было сказано, что на самые тяжелые и грязные работы мобилизуется еврейское население. На этом складе в автостанции работали евреи. Работа была тяжелая, заставляли нагружать и разгружать тяжелые мешки по 6-8 пудов. Поднимет мешок и упадет — его тут же избивают. Раз упадет — значит, избивают.

На второй же день после вступления в город немцы повесили несколько человек, на Малобазарной около здания автостанции. Пять человек висели около городского сада на столбах. На большинстве трупов было написано «За грабеж»...

После регистрации евреи одели знак Соломона. В общину все евреи обязаны были являться ежедневно, отсюда немцы забирали их на работу. Я сам на работу не ходил, знака не носил, и до самого приказа не ходил на регистрацию. В паспорте у меня указано — «еврей». Евреи выполняли самую грязную работу. Чистили картофель, уборные. Сестра моя, учительница, почти все время была использована на работе по очистке уборных, убирала уборные на базаре. Женщин возили в госпиталь, где была раньше первая советская больница, там они чистили уборные, на консервном заводе работали по очистке картофеля и нечистот. ...

Немцы дали общине приказ собирать вещи. Кроме того, немцы сами ездили с машиной и ходили по еврейским квартирам, забирали всякие вещи. Был дан приказ собрать десять коверкотовых костюмов. Бейлис, председатель общины, был за невыполнение этого приказа избит. Дальше последовали приказы о сборе посуды, подушек. ...

10 декабря появился приказ. Наша соседка, она сейчас жива, русская старушка, ей, наверное, лет 90, она видела на столбе в нашем Советском переулке небольшую бумажку, в которой было написано, что все еврейское население, невзирая на возраст, должно явиться в обозначенные пункты — в мединститут и в здание бывшего Обкома, имея с собой носильные вещи и на пять дней запас продуктов. Это у меня запечатлелось на всю жизнь. Мы обдумали все это, у меня собрались все русские, мои знакомые, в большинстве русские. Они мне советовали не идти, и, во всяком случае, не идти моей семье. Я все-таки побоялся. Ко мне пришел брат, он совсем создал панику, и мы 11 числа пошли. Я явился в Обком партии, здесь как входишь, в вестибюле сидел переводчик немец и двое русских полицейских. Забирали паспорт и документы, а выход был один — во двор. Когда мы туда пришли, там народу было очень много. Мы с братом имели только продукты на пять дней. Вещи при входе в здание тотчас же отбирались. Один из моих знакомых привез вещи на двух линейках. Он верил до последнего момента, что поедет в эвакуацию. Были такие, которые требовали расписку о приеме вещей, многие не хотели отдавать. Но им говорили, что вещи будут отправлены отдельно.