Коллектив авторов Биографии и мемуары - Пушкин в воспоминаниях и рассказах современников

«Этот рассказ, в верности передачи которого ручается благоговейное уважение г-жи Фукс к памяти Пушкина, далеко не полон. Из достоверных показаний друзей поэта оказывается, что старая Немка, по имени Кирхгоф, к числу разных промыслов которой принадлежала ворожба и гаданье, сказала Пушкину: „Du wirst zwei Маhl verbannt sein, du wirst der Abgott deiner Nation werden; vielleicht wirst du sehr lange leben; doch in deinem 37 Jahre fürchte dich vor einem weissen Menschen, einem weissen Rosse oder einem weissen Kopfe“ (т. e., ты будешь два раза жить в изгнании; ты будешь кумиром своего народа; может быть ты проживёшь долго; но на 37 году жизни берегись белого человека, белой лошади или белой головы). По свидетельству Льва Сергеевича, предсказана была и женитьба».

«Поэт твёрдо верил предвещанию во всех его подробностях, хотя иногда шутил, вспоминая о нём. Так, говоря о предсказанной ему народной славе, он смеючись прибавлял, разумеется в тесном приятельском кружку: „А ведь предсказание сбывается, что ни говорят журналисты“». По свидетельству покойного П. В. Нащокина, в конце 1830 года, живя в Москве, раздосадованный разными мелочными обстоятельствами, он выразил желание ехать в Польшу, чтобы там принять участие в войне: в неприятельском лагере находился кто-то по имени Вейскопф (белая голова), и Пушкин говорил другу своему: «Посмотри, сбудется слово Немки, — он непременно убьёт меня!»

«Нужно ли прибавлять, что настоящий убийца — действительно белокурый человек и в 1837 году носил белый мундир?»

Из этих рассказов всех подробнее и вернее изложение Бартенева. В многолетнюю мою приязнь с Пушкиным (замечу, что мои свидания и сношения с ним длились позже сношений и госпожи Фукс, и Вульфа, и Льва Пушкина), я часто слышал от него самого об этом происшествии; он любил рассказывать его в ответ на шутки, возбуждаемые его верою в разные приметы. Сверх того, он в моём присутствии не раз рассказывал об этом именно при тех лицах, которые были у гадальщицы при самом гадании, при чём ссылался на них. Для проверки и пополнения напечатанных уже рассказов считаю нужным присоединить всё то, о чём помню положительно , в дополнение прежнего, восстанавляя то, что в них перебито или переиначено. Предсказание было о том, во-первых , что он скоро получит деньги; во-вторых , что ему будет сделано неожиданное предложение; в-третьих, что он прославится и будет кумиром соотечественников; в-четвёртых, что он дважды подвергнется ссылке; наконец, что он проживёт долго, если на 37-м году возраста не случится с ним какой беды от белой лошади, или белой головы, или белого человека (weisser Ross, weisser Kopf, weisser Mensch), которых и должен он опасаться. [131]

Первое предсказание о письме с деньгами сбылось в тот же вечер; Пушкин, возвратясь домой, нашёл совершенно неожиданно письмо от лицейского товарища, который извещал его о высылке карточного долга, забытого Пушкиным. Товарищ этот был — Корсаков, вскоре потом умерший в Италии.

Такое быстрое исполнение первого предсказания сильно поразило Александра Сергеевича; не менее странно было для него и то, что несколько дней спустя, в театре, его подозвал к себе Алексей Фёдорович Орлов (впоследствии князь) и стал отговаривать его от поступления в гусары, о чём уже прежде была у них речь с П. Д. Киселёвым, а напротив предлагал служить в конной гвардии. [132]

Эти переговоры с Алексеем Фёдоровичем Орловым ни к чему не повели, но были поводом к посланию, коего конец напечатан в сочинениях Пушкина (издание Геннади, том I, стр. 187), а начало в «Библиографических Записках» 1858 г., стр. 338. У нас ошибочно принято считать это послание — посланием к Михаилу Фёд. Орлову, так как с ним Пушкин впоследствии очень сблизился.

Вот это послание, в возможно полном виде:

Вскоре после этого Пушкин был отправлен на юг, а оттуда, через 4 года, в Псковскую деревню, что и было вторичною ссылкою. Как же ему, человеку крайне впечатлительному, было не ожидать и не бояться конца предсказания, которое дотоле исполнялось с такою буквальною точностию??? После этого удивительно ли и то, о чём рассказывал Бартеневу Павел Воинович Нащокин? [134]

Прибавлю следующее: я как-то изъявил своё удивление Пушкину о том, что он отстранился от масонства, в которое был принят, и что он не принадлежал ни к какому другому тайному обществу.

«Это всё-таки вследствие предсказания о белой голове, — отвечал мне Пушкин. — Разве ты не знаешь, что все филантропические и гуманитарные тайные общества, даже и самое масонство, получили от Адама Вейсгаупта направление, подозрительное и враждебное существующим государственным порядкам? Как же мне было приставать к ним? Weisskopf, Weisshaupt — одно и то же».

Вот ещё рассказ в том же роде незабвенного моего друга, не раз слышанный мною при посторонних лицах.

Известие о кончине императора Александра Павловича и о происходивших вследствие оной колебаниях по вопросу о престолонаследии дошло до Михайловского около 10 декабря. Пушкину давно хотелось увидеться с его петербургскими приятелями. Рассчитывая, что при таких важных обстоятельствах не обратят строгого внимания на его непослушание, он решился отправиться туда; но как быть? В гостинице остановиться нельзя — потребуют паспорта; у великосветских друзей тоже опасно — огласится тайный приезд ссыльного. Он положил заехать сперва на квартиру к Рылееву, который вёл жизнь не светскую, и от него запастись сведениями.

Итак Пушкин приказывает готовить повозку, а слуге собираться с ним в Питер; сам же едет проститься с Тригорскими соседями. Но вот, на пути в Тригорское, заяц перебегает через дорогу; на возвратном пути из Тригорского в Михайловское — ещё заяц! Пушкин в досаде приезжает домой; ему докладывают, что слуга, назначенный с ним ехать, заболел вдруг белою горячкой. — Распоряжение поручается другому. Наконец, повозка заложена, трогаются от подъезда. Глядь! в воротах встречается священник, который шёл проститься с отъезжающим барином. Всех этих встреч — не под силу суеверному Пушкину; он возвращается от ворот домой и остаётся у себя в деревне. «А вот каковы бы были последствия моей поездки, — прибавлял Пушкин. — Я рассчитывал приехать в Петербург поздно вечером, чтобы не огласился слишком скоро мой приезд, и следовательно попал бы к Рылееву прямо на совещание 13 декабря. Меня приняли бы с восторгом; вероятно я забыл бы о Вейсгаупте, попал бы с прочими на Сенатскую площадь и не сидел бы теперь с вами, мои милые!»