Денис Хрусталёв - Русь от нашествия до «ига». 30–40 гг. XIII в.

Даниил и Василько соглашаются на замирение. Они возвращают Михаилу жену, недавно прибывшую из Суздаля, и приглашают его к себе на совет. Черниговскому князю обещают отдать Киев, а его сыну Луцк, но взамен Романовичи рассчитывают на альянс с Ольговичами против монголов. Это была последняя попытка русских вождей договориться о совместных действиях против восточных захватчиков. Причем некоторое время казалось, что антимонгольский фронт сформирован. Михаил согласился на предложенные условия, а также получил право беспрепятственного передвижения (охранную грамоту) по землям Галицко-Волынского княжества и множество продовольственных припасов для той армии, которую, вероятно, собирался набрать.

Все это, судя по всему, происходило осенью 1240 г., когда Батый уже подступил к Киеву. Мир Романовичей с Ольговичами был заключен, что называется, в последнюю минуту, когда уже мало на что можно было надеяться. Выманивая к себе Михаила Черниговского, Даниил понимал, что на успех в деле борьбы с Батыем рассчитывать не приходится. Максимум чего можно было добиться, это, сложив свои головы, немного задержать продвижение монгольских войск. Роль героического защитника русских земель отводилась беспокойному и, вероятно, не очень дальновидному киевско-черниговскому князю Михаилу. Однако, как только последний поддался на лестные уговоры, пришла весть о падении Киева. Безвыходность положения и бесполезность любых усилий по сопротивлению встали перед глазами князей со всей ясностью. Понял это и Михаил. Он немедленно отказался от всех принятых на себя обязательств и снова ушел в Польшу, даже не успев создать сколько-нибудь боеспособное подразделение под своим началом. Там он укрылся у Конрада Мазовецкого, но при подходе монгольских отрядов вновь бежал в Силезию («в землю Вроцлавскую»), где его ограбили немецкие купцы, а все его люди были перебиты. В начале 1241 г., накануне битвы при Легнице, в которой Михаил участвовать не захотел, несчастный Ольгович вынужден был вернуться в прифронтовую Мазовию и здесь у своего «уеви» (дяди по матери) Конрада ждать ухода монголов из Европы [447].

Даниил Галицкий также не стал встречать Батыя на своих землях. Он поехал обсудить происходящее с венгерским королем. Судя по тому, что Бела еще не знал о падении Киева, галицкий князь отправился в Венгрию до получения известия о монгольских успехах [448], то есть до того, как Михаил в очередной раз нарушил свои обязательства и бежал в Польшу. Даниил Романович, таким образом, спешил к венграм для того, чтобы создать сильный антимонгольский союз. На Руси ополченцев должен был уже собирать новый союзник — Михаил, которому был выделен соответствующий фураж и сопроводительные документы. В это же время Волынь покинул княживший там Василько, который, возможно, как и в 1235 г., направился искать союзников и помощи в Польше [449].

Никто не знал, сколько времени сможет продержаться Киев. Счет шел на дни, и отчаянная попытка Романовичей в последние полгода организовать более или менее крепкую коалицию против Батыя была обречена. Ставка могла делаться только на помощь западноевропейских государств, в которых также не было единства. Польско-венгерские войска в сочетании с галицко-волынскими полками и литовцами, конечно, могли создать для монголов непреодолимый барьер. Однако такая фантастическая комбинация имеет в своей основе такое количество «но», что фактически была совершенно нереальной. Как только в декабре 1240 г. в Венгрию поступили известия о взятии Киева, все переговоры прекратились. Властелин Южной и Западной Руси Даниил Романович утратил для короля Белы интерес как полноценный переговорщик. Остались считанные месяцы до того, как Батый пересечет Карпаты и вторгнется в долину Паннонии. У венгров было очень мало времени для подготовки, в которой русские уже ничем помочь не могли.

Князь Даниил в эти дни попытался прорваться к Галичу, но остановился у Синеводского монастыря в Карпатах уже на русской стороне. Далее пути не было, навстречу двигалась волна беженцев, сеявших панику ужасными рассказами о зверствах кочевой орды. Даниил поразмыслил и не стал без пользы класть свою жизнь на алтарь благородства. Он уехал обратно в Венгрию: «…воротися назадъ во Угры, не може бо проити Руское земли, зане мало бе с нимь дружины» [450]. Более того, вместе с ним не решились возвращаться в Галич и многие сопровождавшие его местные бояре. Они опасались как монгольского пленения, так и того, что князь окончательно покинет их город и уступит его враждебной черниговской партии. Многие головы полетели бы после этого. Даниил дает клятву вернуться после того, как все уляжется. Он даже передает боярам на руки своего малолетнего сына Льва, который и провел с ними последующие полгода в Венгрии. Сам князь направился на север в Польшу к Сандомиру, у которого надеялся перехватить жену и брата Василька, «вышедших»«суть из Руское земле в Ляхы предъ безбожными Татары» [451]. Встретившись «на реце рекомеи Полце», они решили отъехать подальше от театра военных действий и укрылись в лесистой Мазовии у сына князя Конрада, Болеслава, который был настолько любезен, что даже выделил изгнанникам лен: дал им в держание град Вышгород, с которого они могли кормиться и в котором укрываться. Здесь Романовичи и провели все время «Батыева нашествия».

Более чем двухлетний исключительный по примечательности период в русской истории, отделяющий походы Батыя на Северо-Восточную и на Южную Русь (весна 1238 г. — осень 1240 г.), завершился, можно сказать, бесславно. Ни Михаил Черниговский, доминировавший в южных землях с весны 1238 г. до осени 1239 г., ни Даниил Галицкий, ставший обладателем всей Южной и Западной Руси в 1240 г., не смогли решить главной для всей страны проблемы — надвигающего монгольского нашествия. Наверняка хан Бату ожидал появления здесь кого-то подобного персидскому Джелал-ад-Дину — умного, непримиримого и способного объединить соплеменников в борьбе с иноземной угрозой. Ведь Русь считалась одним государством, часть которого подверглась нападению. Однако подобный взгляд не отражал действительного положения вещей. Русские княжества уже жили сами по себе. Летописцы на севере очень скупо отмечали у себя южные события, а на юге (например, в том же Галиче или Киеве) большей частью вообще не знали о происходящем где-нибудь в Новгороде или Пскове. Неизвестно, насколько монголы были в курсе ситуации. В любом случае опасения у них имелись. После похода на Владимиро-Суздальское княжество последовала вынужденная пауза более чем в два года. За такое время можно было не только выстроить новые города и линии укреплений, но и собрать (или нанять) несколько новых армий. Батый очень рисковал. Его политика, судя по всему, нравилась не всем его родственникам. Затягивание похода в Европу было одним из поводов для возмущения ханов Менгу и Гуюка, отозванных затем ханом Угэдеем. Причем их отъезд состоялся вскоре после того, как именно Менгу подходил к Киеву и якобы пытался вести переговоры с князем Михаилом (весна 1240 г.). Возможно, Чингизид намеревался спровоцировать русских и тем самым подстегнуть Бату к активности. Похоже, что именно это ему и удалось. С одной стороны, он настолько очевидно проявил свои агрессивные намерения, что даже киевский князь Михаил помчался искать союзников, только почему-то в Венгрию, а не сразу на Волынь. С другой стороны, монголы вынуждены были прежде времени начать наступление в Европу. Персидский историк Джувейни, почти современник событий, писал, что Бату очень опасался своих противников, которые превышали его армию в численности, «пылом храбрости и прочностью орудий» [452]. Надо полагать, что за такими словами скрывается действительно сложная ситуация с подготовленностью монгольских войск к вторжению. Но именно то, что поход начался осенью 1240 г., а не через год, привело к известному его успеху. Время оказалось предельно удачным. После почти пяти лет ожидания Европа все-таки оказалась застигнутой врасплох.