Денис Хрусталёв - Русь от нашествия до «ига». 30–40 гг. XIII в.

Романовичи только что закончили борьбу за свои родовые земли, разгромили польских и венгерских интервентов. Все их помыслы вплоть до великой победы под Ярославом были обращены к междоусобицам и пограничным конфликтам. За прошедшее после монгольского вторжения время они не успели отремонтировать оборонительные линии своих стольных городов, укрепить их. И был Даниил «в печали велици, зане не утвердилъ бе земле своея городы» [638]. Конфликта с монголами в таких условиях следовало избегать. Нужно было время для того, чтобы подготовиться к новой борьбе. И князь решает ехать на поклон к Батыю.

В путь двинулись 26 октября 1245 г., «на праздникъ святого Дмитрея, помолився Богу», и вскоре прибыли в Киев, который «обдержащу» Ярослав Всеволодович через своего боярина Дмитрия Ейковича [639]. Даниил в городе останавливаться не стал, а направился к Выдубицкому монастырю, у которого была переправа через Днепр [640]. В летописном известии нигде не встречается имя Михаила Всеволодовича, который, как мы помним, после возвращения из Мазовии в 1242 г. пытался контролировать древнерусскую столицу, но, потерпев неудачу, бежал в Венгрию. Город занял Ярослав, получивший на это санкцию монголов. Михаил после 1243 г. должен был довольствоваться Черниговом. Возможно, у него было намерение вернуть Киев, ради чего велись переговоры с королем Белой, а затем Батыем. Ничто не помогло, и Михаил сложил голову в далекой Орде 20 сентября 1245 года.

Роль черниговского князя после монгольского нашествия выглядит незавидной. Его земли разорены, а противники усилились. Даже собственный сын после неудачной авантюры в Галиции покинул его, отказался содействовать возвращению столь желанного Киева. Батый более полагался на верного Ярослава, нежели на престарелого и непостоянного Ольговича. Все злоключения Михаила в ханской ставке напоминают хорошо подстроенную провокацию, в основе которой была тонкая игра на чувствах православного воина. В итоге князь принял мученическую смерть и фактически завершил славную двухвековую историю черниговской династии Ольговичей. Его сын Ростислав после поражения у Ярослава более никогда не вернулся на родину, а другие дети (Роман, Семен, Мстислав, Юрий) ничем примечательным не отличились, владея скромными наделами (Карачаев, Глухов, Таруса, Брянск и др.) в когда-то обширной Черниговской волости [641].

После смерти Михаила на Киев более никто не претендовал, он надолго закрепился за Владимирскими, а затем и Московскими князьями. В 1243 г. первым из русских властителей в ставку Батыя отправился великий князь Ярослав. Придворный великокняжеский летописный свод сообщает об этом очень гордо и помпезно:

«Великыи князь Ярославъ поеха в Татары к Батыеви, а сына своего Костянтина посла къ Канови; Батыи же почти Ярослава великого честью и мужи его, и отпусти, и рекъ ему: "Ярославе, буди ты стареи всемъ княземъ в Русскомъ языце"; Ярославъ же възвратися в свою землю с великою честью» [642].

Признав за Ярославом старейшинство, Батый фактически закрепил за ним контроль над днепровской столицей Руси. Более того, суздальский сюзеренитет, вероятно, восстановили и в некоторых других южных землях (например, переяславских). Подобный статус, конечно, не должен был обольщать. Фактическими хозяевами окрестностей как Киева, так и Переяславля были монголы, точнее, подведомственные им половцы. Именно так рисует нам ситуацию в своем повествовании Иоанн де Плано Карпини.

Этот итальянский брат-минорит (францисканец) был направлен папой Иннокентием IV к монгольскому хану с тайным посланием, цель которого была склонить империю к сотрудничеству, а возможно, и крестить. Из Лиона он выехал 16 апреля 1245 г. и летом того же года прибыл к Конраду Мазовецкому, у которого в гостях застал Василька Романовича. Князья явно совещались о дальнейших действиях после разгрома Ростислава и венгров под Ярославом (17 августа 1245 г.) [643]. Плано Карпини описывает эти события так:

«В это время по споспешествующей нам милости Божией туда прибыл господин Василько, князь Руссии, от которого мы полнее узнали о настроении татар. Именно он посылал туда своих послов, которые вернулись к нему и брату его, Даниилу, с охранной грамотой для проезда к Бату для господина Даниила. Василько сказал нам, что если мы захотим поехать к ним, то нам следует иметь великие дары для раздачи им, так как они требовали их с большою надоедливостью, а если их не давали, то — что вполне правдиво — посол не мог соответственно исполнить своих дел; мало того, он, так сказать, не ценился ни во что» [644].

Особенно следует отметить то, что Даниил к лету 1245 г. уже имел охранную грамоту к Батыю, для чего посылал к нему гонцов. Вероятно, переговоры с монголами Романовичи начали давно (не позднее осени 1244 г., а может, и раньше). Они затягивались, но в конце 1245 г. все же завершились поездкой Даниила на Волгу. Именно этот продолжительный переговорный процесс должен был дать русским князьям уверенность в своем тыле во время войн с Польшей и Литвой (1243–1245 гг.). Причем когда Конрад стал просить Василька о содействии папским посланникам в их «переезде к татарам», то тот «охотно» согласился это сделать [645]. Все говорит о том, что князь знал, как обеспечить безболезненный проезд к монголам, — путь был наезжен.

До Киева монахи беспрепятственно добрались зимой 1245 г., а уже 4 февраля 1246 г. двинулись дальше: «…на лошадях тысячника и с провожатыми поспешно отправились из Киева к иным варварским народам». Вскоре они прибыли в Канев (120 км от Киева), который находился уже «под непосредственной властью татар» [646]. Таким образом, зона монгольской оккупации проходила примерно по северному побережью р. Рось. Русские имели только номинальную власть в небольшой округе вокруг Киева. Плано Карпини даже не упоминает, что верховным сюзереном этих земель считался Ярослав, знакомый ему лично как « русский князь Ярослав из Суздаля » [647]. Оказывается, это было малозначимой информацией или просто никак не отражалось на жизнедеятельности и администрировании поднепровского региона. Из дальнейшего повествования итальянца становится ясно, что действительной властью здесь обладал хан Куремса, к которому они прибыли через пять дней:

«Этот вождь является господином всех, которые поставлены на заставе против всех народов Запада, чтобы те случайно не ринулись на них неожиданно и врасплох» [648].

Армию Куремсы монах, по слухам, оценил в 60 тысяч воинов, что, конечно, преувеличение. Именно этот хан дал посланцам сопровождение вплоть до ставки Бату, причем когда те возвращались летом 1247 г., провожатые не покидали их вплоть до «русского города Киева» [649]. Монголы чувствовали себя в Поднепровье хозяевами, а русский протекторат такого эфемерного властителя, как северо-восточный Ярослав, удаленный на тысячи километров, как и Бату, не играл никакой особой роли в военно-политической или экономической жизни региона.