Яков Шафирович - Письма из Карелии 1941—1944

Жив, здоров, чего и вам желаю. Да, о вашем огороде чуть было не забыл. Желаю удач, успехов и пр. пр. Соберите такой урожай, чтобы… уж и не знаю что, одним словом чтобы было что жрать…

Привет всем, маме. Я.

P.S. Снегу уже по колено. Уже можно и без лыж. На лыжах уже не везде проедешь.

124.

Привет, дорогая родительница!

У меня сегодня мировое настроение: на улице солнечный летний день. Снегу уже только до колена. Скоро сдадим и лыжи.

А как у вас дела в огороде? Давай, растите, к осени приеду урожай собирать!!! Обязательно бочку пива надо — ты ведь его любишь, хотя я в нем толку и не понимаю.

Привет Наде, Ляле, всему Ногинску.

С приветом — твой Яня!

Живу, как бог, но страдаю от безделья.

125.

13 августа 44 г.

Здорово, мама! Наконец-то я собрался написать тебе письмо. События со мной произошли за это время с июня м-ца следующие: как ты уже знаешь я уехал со своего старого насиженного места и попал на р. Свирь, которую и успешно форсировал. После этого, как вы знаете из газет с 23 июня, по 12 июля все время находился в походе — походе по дорогам, полупроходимым болотам, когда с кашей, когда с сухарем, когда и без него, когда догоним финов — с боем, а то все больше и догнать не могли, так они тикали. 44 44 С июня 1944 г. Яков служил старшим сержантом в 311-й стрелковом полку 65-й Новгородской Краснознаменной стрелковой дивизии, которая принмала участие в Свирско-Петрозаводской операции. Но вот 12 июля мне, как говорят, не повезло. Фин один, подлюга, сумел взять меня на мушку и вот я почувствовал как меня ударило по левому боку. Я сразу упал в подвернувшуюся воронку и стал думать, как быть. 45 45 Он мне рассказывал, что молодой офицер приказывал идти в атаку, но никто не вылезал из окопа, так как все простреливалось. В какой-то момент офицер крикнул: «Трусы!» Отец говорил, что обиделся, выпрыгнул и попытался сделать короткую перебежку, но тут же был ранен. Вскоре после этого, по его словам, атаку отменили. Это было у станции Лоймола, вблизи озера Суован-Ярви (см. копию страницы журнала боевых действий 65-й стрелковой дивизии в приложении). Решил не ползти из воронки до темноты (а было часов 7 утра), чтобы снайпер меня не добил (у кого из соседей раненых выдержки лежать не хватило — все там остались) и стал благоустраиваться. Все с себя снял, накрыл воронку палаткой, чтобы не тратить своих сил на согревание, заткнул пакетом дыру на спине — оттуда кровь сочилась и дремал до вечера. Вечером выполз, отполз метров 100, а затем меня подобрали, понесли, повезли, вообщем эвакуировали. И вот я приехал в медсанбат. Здесь я должен сделать оговорку, что я в течение м-ца не писал тебе писем, т.к. не хотел врать, а писать истинное положение вещей — боялся тебя огорчить, да и слаб писать был. А сейчас, когда я уже чувствую себя снова здоровым и накануне полного выздоровления и возвращения в строй, то решил описать все как было, ты не пугайся, т.к. все уже позади и я, можно сказать, уже почти вылечился. Итак я в медсанбате. Я все время был в полном сознании и все помню, а вчера прочитал свою историю и теперь имею ясное представление обо всем происшедшем. Положили на стол. Пульса нет. Медики говорят: тяжелый шок. В виду такого состояния и того, что после ранения прошло уже около 30 часов мне решили операцию пока не делать и как только состояние улучшилось (жидкость Петрова влили и др.) отправили в госпиталку. Да, ранение то у меня такое: пуля вошла у левого предреберья, а вышла сзади в пояснице возле позвоночника, тоже с левой стороны, т.е. ранение проникающее в живот. В госпиталке меня стали мучить подкожными вливаниями и другими видами искусственного кормления, кстати сказать у меня хватило воли и ума за трое суток не сделать ни одного глотка воды. Состояние стало улучшаться. На другой день мне сделали разрез сзади на здоровом месте — очень глубокий — понюхали — калом не пахнет и отправили опять в палату. Дня через три стали давать бульончик. Состояние стало улучшаться, т.е. стало ясно, что кишечник у меня цел и невредим.

А затем, когда самочувствие значительно улучшилось — меня отправили в полевой госпиталь. Здесь, неожиданно, началась рвота. И врачи стали в тупик: надо делать операцию, но с другой стороны операция брюшной полости сложна и опасна, а после ранения прошло слишком мало времени и есть основания думать, что организм сам справится. Меня взял под наблюдение, очень он мной заинтересовался, армейский хирург, ленинградец. Как мне хуже — так решают резать, как лучше так отставить. Вот эти полмесяца я перенес очень тяжело, пока организм сам боролся. Ежедневно была рвота, а она ведь очень изнуряет. 5 раз кровь переливали, бульончиком кормили. И все же хирург этот оказался прав — организм справился и вот я стал поправляться, рвота кончилась, боли в животе кончились. И меня назначили на эвакуацию в стационарной госпиталь. (А то это все возле фронта происходило). В последний день довелось пережить бомбежку, но сейчас все позади и со вчерашнего дня лежу на койке в госпитале в столице освобождаемой мною республики. 46 46 Петрозаводск, столица Карело-Финской ССР. Госпиталь очень хороший. Представь себе здесь начальником соседнего отделения работает Гришин Виктор Федорович, Надин коллега. Сегодня узнал, его еще не видал, но ему скажут и он вероятно придет, жаль, что я его не знаю в лицо. Я знаю, что вы с Надей не утерпите и обязательно ему напишите, прошу — не пишите глупостей и не надо, чтобы знали что я описал так подробно свое ранение.

Ну, что еще? Сейчас ранки уже давно зажили, осталась только рана 5х3 — разрез. Кушаю уже общий стол, но с белым хлебом. Аппетит бешеный, с животом все нормально. Ходить пока не рекомендуют еще, говорят, с недельку. Вот ослаб я за эту всю кутерьму очень сильно — остался, надо прямо сказать, один нос. Но сейчас ем хорошо и с каждым днем все крепче и крепче. А то ведь написать письмо-то я не был в состоянии.

Госпиталь хороший, врачи очень хорошие, к тому же они все интересуется моим ранением и особенно ко мне внимательны. Вот окрепну, рана подживет и пойду добивать финов в их берлоги. А то мои друзья уже на границе. Я, между прочим, видел огромный крест, возле которого Маннергейм клялся, что дальше русские не пройдут. Русские прошли и крест остался у нас сзади, как насмешка над старым генералом-неудачником. 47 47 Крест этот находился у озера Колласъярви, около 5 км на восток от озера Суован-Ярви. Был воздвигнут в память о финских солдатах, погибших там во время Зимней войны (1939 — 1940 гг.).