Игорь Федюкин - Французский авантюрист при дворе Петра I. Письма и бумаги барона де Сент-Илера

Еще один контакт, который Сент-Илер культивирует в этот период, — это Фридрих-Христиан Вебер, ганноверский дипломат, известный своей книгой о петровской России, опубликованной им через несколько лет после описываемых событий. Как раз в начале 1717 г., когда его миссия была уже завершена, он оказался вовлечен в неприятную историю: его брат, сопровождавший Вебера в качестве секретаря, был арестован по обвинению в краже. В похищении драгоценностей (окладов и фрагментов распятия) его обвинил не кто иной, как сам граф А.А. Матвеев, в доме которого в Москве Веберы останавливались в 1716 г. Сам Вебер вынужден был продолжить свой путь, но оставил хлопотать об арестованном брате именно Сент-Илера. Их переписка показывает, что барон и Вебер и до этого общались в Санкт-Петербурге: француз передает дипломату поклоны от своей супруги и т.д. Не похоже, чтобы авантюрист чем-то реально помог Веберам, но для него самого, очевидно, это был ценный контакт: «разрабатывая» ганноверского резидента, он должен был иметь в виду возможность возвращения в Англию, — ведь ганноверский курфюрст стал к тому времени английским королем Георгом I {165}.

Вскоре, однако, становится известно об отданном царем приказе уволить Сент-Илера. Сначала барон пытается добиться пересмотра этого решения, опираясь на тесные связи Шлейница с Шафировым. Как видно в том числе и из последующих событий, Шлейниц был клиентом вице-канцлера: после ареста последнего в 1723 г. выяснилось, что он переписывался со Шлейницем при помощи особого личного шифра {166}. Неудивительно, что весной 1717 г. именно Шафиров пытается заступаться за Сент-Илера перед Апраксиным как в силу «особливой имеющейся [со Шлейницем] дружбы», так и потому, что Шлейниц присматривает в Европе за обучением сыновей и самого вице-канцлера, и П.А. Толстого: «дети наши, обретающиеся в науках, под его призрением и живут при доме его». Поэтому Шафиров просит как о личном одолжении, «ежели еще то в вашей диспозиции», сохранить Сент-Илера в должности до возращения Петра из-за границы. Если оставить Сент-Илеру должность невозможно, Шафиров просит хотя бы выплатить ему причитающееся жалованье и дать «изрядную сумму на проезд». Он также указывает на имеющиеся у француза финансовые претензии: якобы Сент-Илер, по указанию покойной кронпринцессы Шарлотты, тратил личные средства на содержание ее двора. Любопытно, что Шафиров пишет это письмо из Амстердама: хотя он сопровождает Петра в его европейском турне, дипломат предпочитает не обращаться напрямую к царю, а действовать исподволь через Апраксина {167}.

Но даже и после того как его увольнение становится несомненным фактом, Сент-Илер еще какое-то время пытается вести переговоры с русскими сановниками. В конце апреля он все еще в Санкт-Петербурге и просит Апраксина помочь с получением задержанного жалования (соответствующая «спецификация» прилагается) и денег, которые ему якобы была должна покойная кронпринцесса (упоминаются некие подписанные ею бумаги на этот счет). Одновременно он пытается предложить себя в качестве то ли посредника, то ли эксперта в связи с приглашением французского короля направить во Францию на учебу 20 российских гардемаринов: Сент-Илер призывает поручить ему отбор учеников и просит Апраксина «как друга моего, заранее рекомендовать» его в этом качестве нынешнему генерал-директору. Похоже, авантюрист больше не имеет доступа к квалифицированным переводчикам, услугами которых он пользовался ранее, — хотя текст этот и написан на русском, местами его с трудом можно понять. Красной нитью через письмо проходит весьма прозрачный намек, что автор не прочь бы остаться в России, — и завершается оно просьбой к Апраксину «чтоб мне знать бы было, здесь ли оставатца или отсюда ехать» {168}.

Ехать Сент-Илеру все же пришлось. По сообщению Лави, в августе 1717 г. отставной директор пишет датскому консулу в Санкт-Петербурге уже из Копенгагена. Француз якобы присутствовал при высадке русских войск на Готланде (состоялась 9-11 июля) и предполагал, что это делалось по предварительному тайному соглашению русских со шведами, направленному против Дании {169}. В сентябре 1717 г. в письме к Лави маршал д’Эстре, в прошлом воспитатель графа Тулузского, занимающий сейчас позицию номер два в Совете морского флота, удивляется намерению Сент-Илера приехать во Францию {170}. Судя по всему, авантюрист впервые возвращался на родину после своего осуждения в 1710 г., и французские власти знали о его приезде. Почему же он не был арестован, учитывая его предшествующие похождения? Возможно, он прикрывался своими связями со Шлейницем, российским послом? Или же французские власти надеялись использовать его в качестве агента?

Надо сказать, что полутора годами ранее, еще находясь на российской службе, Сент-Илер уже предлагал свои услуги французскому правительству (документы 54, 55). В декабре 1715 г. он направил графу Тулузскому, главе Совета морского флота, настоящий донос на Лави: тот якобы является жуликом, полностью дискредитировал себя в Санкт-Петербурге разгульным образом жизни, погряз в долгах и не только не помогает французским купцам, как предполагает его должность, но наоборот, стал препятствием для французской торговли в России {171}. В феврале 1716 г. он повторно обращается в графу Тулузскому, на этот раз уже прямо с проектом развития торговли с Россией: имеется в виду «учредить во Франции компанию для торговли с этой страной и [представительство] в Риге, дабы доставлять мачты, пеньку, деготь и прочие товары, необходимые для военно-морских портов, для постройки и снаряжения кораблей». Разумеется, именно такую компанию для торговли с Россией и надеялся создать сам Лави. В этом же письме барон предлагает себя в качестве источника информации о России для французского правительства: он сообщает об отъезде Петра в Европу; о том, что царь может «отправиться на ахенские воды, следуя совету некоего искусного лекаря, к коему он обратится в Берлине»; о том, что в этом случае Петр «прибудет летом во Францию и вернется осенью »172.

Время отправки этих посланий, конечно, глубоко не случайно. С одной стороны, к концу декабря 1715 г. Сент-Илер уже навлек на себя неудовольствие Петра; скончалась кронпринцесса Шарлотта, покровительница его супруги; возможно, стало уже известно о назначении Матвеева президентом академии. С другой, в сентябре 1715 г. умер Людовик XIV, началась эпоха регентства и «полисинодии». Покровительствовавший Лави государственный секретарь по морским делам Поншартрен был отправлен в отставку, функции его перешли к вновь созданному Совету морского флота во главе с графом Тулузским, который не знал Лави и относился к его миссии скептически, — в октябре 1715 г. Лави даже получил распоряжение о своем отзыве {172} {173}. Очевидно, что это было самое подходящее время для Сент-Илера, чтобы устранить Лави и занять его место в качестве французского агента, официального или нет, в России. Копия доноса попала в руки самого Лави: любопытно, что передал ее морскому комиссару адмирал Крюйс, получивший ее, по его словам, от самого Сент-Илера. Вероятно, барон хотел таким образом дискредитировать Лави еще и в глазах русских властей. Вышло, однако, иначе: узнав о доносе, Лави стал оправдываться, и именно в этой-то связи чиновники Совета морского флота и составили биографическую справку о Сент-Илере, с которой мы начали наше повествование {174}. В результате Регентский совет постановил оставить донос Сент-Илера «без решения», о реакции на его второе письмо, посвященное торговле, нам ничего не известно, а вскоре затем было отменено и распоряжение об отзыве Лави из России. Удивление маршала д’Эстре намерением авантюриста вернуться во Францию осенью 1717 г. отражает и эти события.