Роман Храпачевский - Военная держава Чингисхана

Сразу можно сказать, что эти события могут быть отнесены на период после 1239 г. Дело в том, что эти «хабичи» и 50 «королей» — это в первую очередь булгарские, буртаские, саксинские, башкирдские, мордовские, марийские и чувашские князьки с их ополчениями. То, что «короли» — это князьки, становится ясным из анализа следующих слов Рашид ад-Дина: «Государей тамошних называют келар и они существуют еще доныне» [39, с. 37]. Таким образом, финноугорское « кираль » (король) существовало в обиходе и при Рашид ад-Дине, т. е. в начале XIV в., что показывает употребляемость этого слова не в смысле «суверенного государя» (немыслимого в Золотой Орде), а для обозначения племенного князька под протекторатом татарского хана. Так, о мордовских князьях на службе татар сообщают и русские летописи ([ПСРА т. 9, с. 211] и [ПСРЛ т. 11, с. 27]). Чтобы правильно оценить данное известие ЮШ о « хабичи »-«подчиненных» с их « киралями » и понять, кто именно в них входил, надо посмотреть на события в Поволжье и предкавказских степях в 1238–1239 гг., где важную роль играли Субэдэй и Мэнгу.

Видимо, именно там Субэдэй и набрал пресловутых «подчиненных». Механизм включения сил завоеванных народов Булгара описан Юлианом: «Во всех завоеванных царствах они без промедления убивают князей и вельмож, которые внушают опасения, что когда-нибудь могут оказать какое-либо сопротивление. Годных для битвы воинов и поселян они, вооруживши, посылают против воли в бой вперед себя» [4, с. 85–87]. Итак, очевидец говорит, что монголы брали в свое войско народ следующих завоеванных стран: Саксина, Булгара, Мордовии, Мари, Чувашии и Башкирии. О покорности монголам некоторых князьков тех мест говорят и Джувейни (выше цитировался его текст о взятии Булгара, [49, с. 22]), и Рашид ад-Дин: «Пришли тамошние вожди Баян и Джику, изъявили [монгольским] царевичам покорность» [39, с. 38]. Таким образом, происхождение вышеупомянутых «подчиненных» и 50 «королей» в войске Субэдэя, покорявшего Европу, стало понятным — монголы сумели использовать народы Поволжья, Прикамья и половецкой степи в качестве дополнительного ресурса, с помощью которого восполнили потери от похода на Русь. Кроме того, об участии мордвы в походе в Европу упоминает и Рубрук: «К северу находятся огромные леса, в которых живут два рода людей, именно: Моксель, не имеющие никакого закона, чистые язычники. Города у них нет, а живут они в маленьких хижинах в лесах. Их государь и большая часть людей были убиты в Германии. Именно Татары вели их вместе с собою до вступления в Германию, поэтому Моксель очень одобряет Германцев, надеясь, что при их посредстве они еще освободятся от рабства Татар… Среди них живут другие, именуемые Мердас, которых Латины называют Мердинис, и они — Сарацины» [42, с. 110].

Итак, Субэдэй, «иже взя Болгарьскую землю» [ПСРА т. 2, стб. 784], о чем знали даже в Киевской земле в 1240 г., привел пополнение из Поволжья не ранее 1240 г. Значит, события, того года, когда был взят «Ту-ли-сы-гэ» и произошло сражение, в котором Субэдэй «захватил Е-ле-бань», относятся к походу на Русь 1240 г., точнее осени этого года, когда монголы прошли через землю «черных клобуков». А именно там находится юрод Торческ, название которого и транскрибировано китайскими иероглифами как «Ту-ли-сы-гэ» [329]. Упомянутый же в биографии русский владетель «Е-ле-бань» — скорее всего, совмещение разных русских собственных имен, непонятных китайским сводчикам ЮШ, которые пользовались искаженными переводами (скорее даже пересказами) монгольских летописей, часто с запорченными местами; примером такого пересказа является, в частности, ШУЦЧЛ. Так, «Е-ле» вполне соответствует передаче имени «Юри», а в событиях на Руси монголы сталкивались со множеством как «Юриев»-людей (князей), так и городов «Юрьевых», перемешавшихся в передаче разных событий и потом дополнительно искаженных в переводах. Поэтому вполне можно предположить, что, помимо установленного Торческа, Субэдэй также взял и город Юрьев, что в Поросье.

Помимо выявленного лингвистического соответствия: «Ту-ли-сы-гэ» = Торческ и неразличимости для китайских сводчиков ЮШ очередного «Юрия», под которым на самом деле фигурирует г. Юрьев, переданный знаками «Е-ли-бань» (которые примелькались китайским сводчикам ЮШ по другим местам, где имелись транскрипции «Е-ли»-«Юриев», переданных этими же знаками), есть еще один драгоценный намек в тексте ЮШ — Субэдэй не уничтожил «русских того племени» (т. е. русских «Е-ли-баня»), а «забрал всех». И ведь это верно — практика взаимодействия монголов с оседлыми народами была другой, из них монголы забирали с собой немногих, т. е. ценных ремесленников, мастеров и т. п. А вот из кочевых людей — брали всех (за исключением местных князьков, которых уничтожали), это хорошо обосновал Г. А. Федоров-Давыдов ([185, с 233–234, 247]). Такая практика позволяла пополнить как число работников в кочевом хозяйстве (говорил ведь тот же Субэдэй русским князьям перед Калкой, что монголы «пущени на холопы и на конюси свое» [24, с. 62]), так и количество воинов для монгольского войска. А в Юрьеве, Торческе и их округе в Поросье жил именно такой народ, т. е. было кого брать там для нужд монгольского войска, шедшего дальше на запад.

Взятый монголами Торческ так и не возродился, археологи предполагают, что раскопанное в 38 км от города Белая Церковь, между селами Ольшанница и Шарки, огромное (свыше 90 га) городище XIII в. является его остатками [178, с. 90]. Развалины Юрьева, крупного города Руской Земли, долго привлекали взгляды проезжавших через эти пустынные земли русских людей — после монгольского погрома старое порубежье Руси со степью перестало быть таковым, там теперь селились небольшими островками выжившие «черные клобуки» да отчаянные русские люди. И все они были во власти новых хозяев Приднепровских степей — татар. Проезжая мимо развалин собора Юрьева (как выше отмечалось, этот центр епископии, нацеленный на миссионерство среди «своих поганых», пользовался большим вниманием со стороны киевских князей и митрополитов), они могли только изредка вспоминать, что белые остовы каменных строений — это церкви Юрьева, имя которого забывалось и заменялось на просто «Белая Церковь».

Таким образом, введение в научный оборот дополнительного письменного источника о событиях в 1240 г. в землях «своих поганых» дает возможность лучше оценить события этой последней кампании Батыя и Субэдэя на Руси. Роль Субэдэя в ней оказывается довольно специфической — ему поручено, как это не раз было в его карьере, «разобраться» с тюркскими народами, не желавшими подчиниться монголам. Только ли военные таланты и эффективность их использования заставляли выбирать Субэдэя для таких миссий? Видимо, они играли главную роль в принятии Чингисханом и его преемниками подобных решений. Но тут можно вспомнить о догадке известного исследователя кипчаков С. А. Ахинжанова — Субэдэй, выходец из урянхаев, мог ссылаться на родство последних с теми тюркскими племенами, которые, как и урянхаи, были когда-то в составе Кимакского каганата. Поэтому Субэдэй в 1222 г. и мог «улещивать» половцев бросить их союзников алан, говоря им, что они (половцы) ему родичи [59, с. 147]. Торки (гузы) и печенеги, главные составляющие объединения «черных клобуков», тоже были некогда выходцами из распавшегося Кимакского каганата. Не было ли одной из причин того, почему Субэдэя отозвали к Бату в 1240 г. еще и то, что в кампании против Руси и ее тюркских федератов понадобились и военные способности, и дипломатическая ловкость Субэдэя. Судя по данным ЮШ, ему пригодилось и то, и другое — одни города Поросья он уничтожал, другие ему сдавались, так что он смог набрать достаточное количество новых подданных для кочевой империи монголов и увести их с собой. Однако не всех — избежавшие этой участи «черные клобуки» все же сохранили свое присутствие в Поросье (топонимика и археология Поросья это подтверждают, см. [185] и [89]). Но среди них, обескровленных монгольским погромом, значительно быстрее пошли процессы христианизации и ассимиляции с русскими. В итоге к XV в. можно говорить об окончании этою процесса, население этих мест все больше становится известным как «козаки» — свободные люди по-тюркски.