Денис Хрусталёв - Северные крестоносцы. Русь в борьбе за сферы влияния в Восточной Прибалтике XII–XIII вв. Том 2

«Того же лета сдумавше новгородци с посадникомь Михаиломь, призваша князя Дмитрия Александровича ис Переяславля с полкы, а по Ярослава послове послаша; и посла Ярославъ в себе место Святъслава с полкы. И изысканы мастеры порочные, и начаша чинити порокы въ владычни дворе» [539].

Софийская 1-я летопись представляет дело так, что Дмитрий предстает не только главой, но главным организатором кампании: «Того же лета князь великий Дмитрий Александровичу сдумавъ съ Новгородци, и посла по князя по Ярослава.» [540]

При такой необычности выбора предводителя можно допустить, что в этом также проявилось стремление новгородцев к обособленности от великокняжеской политики. А возможно, цель заключалась в придании большего масштаба предприятию: великий князь Ярослав в любом случае должен был присоединиться к походу, дабы не потерять лицо. Великокняжеский наместник Юрий Андреевич провалил нападение на Виронию, и теперь Ярославу надо было восстанавливать авторитет. Выбор Дмитрия, очевидно, был связан с признанием неспособности князя Юрия возглавить успешное дело.

Размах приготовлений к походу встревожил руководителей Ливонии:

«И прислаша Немци послы своя, рижане, вельяжане, юрьевци и изъ инехъ городовъ, с лестью глаголюще: «намъ с вами миръ; перемогаитеся с колыванци и съ раковорци, а мы к нимъ не приставаемъ, а крестъ целуемъ». И целоваша послы крестъ; а тамо ездивъ Лазорь Моисиевичь водилъ всехъ ихъ къ кресту, пискуповъ и кожиихъ дворянъ, яко не помогати имъ колыванцемъ и раковорцемъ; и пояша на свои руце мужа добра из Новагорода Семьюна, целовавше крестъ» [541].

Речь идет о делегации от Риги, Вильянди, Дерпта и неких других ливонских городов. Некоторые летописи меняют положение переговорщиков в перечне и их состав. Например, Новгородская 4-я летопись и Никоновская первыми называют послов из Вильянди: «Велижане, Рижане, Юрьевци.» [542]. Так, же поступает Летопись Авраамки, но при этом пропускает «юрьевцев» [543]. А Софийская 1-я и Воскресенская летописи добавляют к участникам представителей Оденпе («медвежан»): «Рижане, Вельяжене, Юрьевци, Медвежане» [544].

Следует отметить, что ни один источник не упоминает о делегации из Северной Эстонии — из того же Ревеля («колыванци») и Раковора («раковорци»). Такая активность ливонских городов и откровенное предательство ими своих североэстонских единоверцев не могла не насторожить новгородцев. Недаром горожане не удовлетворились присягой только послов. Специально в Ригу был отправлен боярин Лазарь Моисеевич, который привел к присяге епископов и орденских братьев. Совершенно очевидно, что присягнули и архиепископ Рижский Альберт Зуербеер, и епископ Дерптский Александр, и кто-то из высшего руководства Тевтонского (Ливонского) ордена, хотя, может быть, и не магистр. В Риге был оставлен русский наблюдатель — наполовину заложник — боярин Семьюн. Ливонцы открыто провоцировали конфликт Новгорода с Данией: поклялись не помогать Ревелю и Раковору. Обман, казалось бы, свершился. Пока новгородцы готовились к походу, немцы стягивали в Виронию войска, желая внезапно предстать во всей мощи перед ничего не подозревающими восточными интервентами. Военная хитрость, казалось бы, налицо.

Однако имелось немало и внутренних факторов немецкой стороны для таких действий. В 1260-е гг., как мы уже указывали, в балтийской торговле наметилась активизация. Даже папа Римский через своего легата принял в этом участие, гарантировав в специальном послании (9 января 1266 г.) привилегии купцов, плавающих по Северному и Балтийскому морям [545]. Одновременно наметилось выделение нового торгового центра в Восточной Балтике — Ревеля, только около 1248 г. получившего городские права. Это не могло не взволновать старую торговую столицу Ливонии Ригу, получившую городские права еще в 1220-е гг. [546]Датские фактории пока явно оставались за рамками альянса немецких городов — будущей Ганзы. Также известно, что в эти годы сохранялись напряженные отношения Дании с Любеком — вопрос контроля за мореходством и впоследствии будет сталкивать эти страны [547]. Причем в 1260-е Любек демонстрировал поддержку Риму, который вступил в конфликт с Данией. Датский король вообще был отлучен от церкви осенью 1267 г. В таких условиях отказ от защиты датской Эстонии со стороны архиепископа Рижского и Ордена выглядит вполне уместным.

Кроме двух указанных плоскостей вопроса имелась и третья. Известно, что в конце 1267 г., когда велись переговоры с Новгородом, давний недруг Ордена архиепископ Альберт готовил заговор, чтобы изгнать братьев-рыцарей из Ливонии. В своем проекте он хотел положиться на шверинского графа Гунцелина ( Gunzelin ( Günzel ) III. von Schwerin ; ум. ок. 1274), который прибыл в Ливонию в качестве пилигрима. 21 декабря 1267 г. Альберт и Гунцелин подписали соглашение, по которому граф становился защитником и управителем ( advokatus ) всех земельных владений архиепископа. Предполагалось, что Гунцелин отправится в Германию, где соберет войско и, вернувшись, наведет порядок в Ливонии, где военной силе Ордена фактически никто не противостоял. Однако заговор ни к чему не привел. Граф собрать армии не смог, а орденские братья вскоре разузнали о случившемся и арестовали архиепископа Альберта [548].

Провоцируя Орден на участие в войне против могучего Новгорода в далекой Виронии, архиепископ Альберт, скорее всего, рассчитывал ослабить его позиции в Ливонии в целом, обескровить мощную военную организацию, которой собирался нанести удар с помощью графа Гунцелина. Можно считать, что провокация удалась. Русские заглотили наживку и отправились за Нарву, а Орден вместе с войском Дерптского епископа, нарушив все свои клятвы, пошли туда же.

Новгородская летопись следующим образом описывает начало похода и его участников:

«И совкупившеся вси князи в Новъгородъ: Дмитрии, Святъславъ, врат его Михаило, Костянтинъ, Юрьи, Ярополкъ, Довмонтъ Пльсковьскыи, и инехъ князии неколико, поидоша к Раковору месяца генваря 23; и яко внидоша в землю ихъ, и розделишася на 3 пути, и много множьство ихъ воеваша» [549].

Перечень и последовательность князей-участников совпадает почти во всех летописях [550]. Только Воскресенская летопись называет первым Довмонта, что, вероятно, связано с ошибкой, так как в псковских летописях также лидирует Дмитрий [551]. Рассмотрим участников в их очередности:

1. Дмитрий Александрович, второй сын Александра Ярославича Невского. Родился, вероятно, около 1250 г., так как в конце 1263 г. ему еще не было 14 лет, и новгородцы изгнали его «зане мал бяше» [552]. Впервые упоминается в летописи под 1259 г., когда отец посадил его в Новгороде [553]. В 1262 г. летопись и ЖАН представляет Дмитрия главой войск, отправленных великим князем под Юрьев (Дерпт). После изгнания из Новгорода в конце 1263 г. княжил, вероятно, в Переяславле — своей отчине, домениальном владении Александра Невского. Большинство летописей сообщает, что в поход под Раковор он отправился из Переяславля [554]. Никоновская ошибочно указывает, что отправился он из Ярославля, но вернулся в Переяславль [555]. В качестве князя новгородцы пригласили к себе Дмитрия после смерти Ярослава, и он прибыл в город 9 октября 1272 г., но вскоре вынужден был отказаться от стола, так как этому воспротивился новый великий князь Василий Ярославич, последний из сыновей Ярослава Всеволодовича [556]. После смерти Василия Ярославича в 1276 г. Дмитрий Александрович занял великокняжеский стол [557]. Умер Дмитрий в 1294 г. [558]