Денис Хрусталёв - Северные крестоносцы. Русь в борьбе за сферы влияния в Восточной Прибалтике XII–XIII вв. Том 1

Примечательно, что набегам подверглась исключительно территория, зависимая непосредственно от Новгорода. Псков был оставлен без ущерба. Эту политику, направленную на раскол и разведение в стороны интересов двух северорусских княжений, немцы будут проводить и позднее. Было очевидно, что Псков при Владимире Мстиславиче стремился к проведению собственной политики. Позднее, уже после смерти князя, эта линия сохранится во умах горожан, для которых период его правления станет ассоциироваться с первыми шагами, сделанными в направлении к независимости. Князь Владимир, как было отмечено, вел своеобразную политику в отношениях с Ригой. С одной стороны, он, родственник Рижского епископа, был интегрирован в германскую властную иерархию. С другой стороны, вернувшись из Ливонии в 1214 г., он неоднократно выказывал как личную, так и государственную неприязнь к немцам и их союзникам. Владимир Мстиславич выступал как действительный конкурент епископа Альберта в деле покорения эстонских племен. Они играли по одним и тем же правилам, но для псковичей это было не всегда понятно.

Горожане Пскова стремились к миру и спокойствию со столь близкой к ним эстонской границей. Вероятно, еще в 1218 г. они согласились с мирными предложениями крестоносцев, которые подразумевали «свободу рук» или некую соревновательную колонизацию Уганди, то есть предавали этой территории тот же статус, какой имела Сакала по соглашению с немцами Мстислава Удалого. Позднее псковичи всячески стремились избегать самостоятельных военных конфликтов в Прибалтике. Немцы, вероятно, это хорошо понимали и старались не задевать покладистого соседа, обходить его владения, вторгаться непосредственно на земли новгородцев.

После совместного с крестоносцами налета в начале 1222 г. последовало несколько набегов «в Руссию» отдельных отрядов латгалов и эстонцев. Причем особенную активность в этом проявляли именно сакальцы и угандийцы, постоянные участники боев за покорение Эстонии как с той, так и с другой стороны. В первые месяцы 1222 г. угандийцы разграбили Виронию, а сакальцы двинулись еще дальше и, форсировав Нарву, вторглись в области води и ижоры:

«совершили далекий поход в землю, называемую Ингария ( Ingaria ), принадлежавшую Новгородскому королевству» [307].

Финно-угорские племена води и ижоры, населявшие устье Невы и южный берег Финского залива, давно вошли в сферу исключительного влияния и контроля Руси [308]. Стратегическое размещение мест их компактного проживания со всей неизбежностью вело к утверждению над ними власти расширяющегося и развивающего свои пути сообщения Русского государства. Уже под 1149 г. новгородская летопись сообщает о совместных действиях води и новгородцев против вторгнувшегося отряда финского племени емь [309]. По мнению исследователей, этот факт свидетельствует о «завершившемся к середине XII в. переходе води в вассальную зависимость от Новгорода» [310]. То же касается, судя по всему, и родственного води племени ижора, чья культурная обособленность, к сожалению, почти не фиксируется археологически. И водь, и ижора к началу XIII в. сохраняли язычество, отчего изначально привлекали пристальное внимание появившихся в Прибалтике латинских миссионеров. Нападение на их земли сакальцев в начале 1222 г., несомненно, было спровоцировано крестоносцами. Оно было призвано нащупать пути возможного расширения немецкого влияния на восток. Успех похода подтвердил мнение рижан о слабости новгородской власти в тех землях и о возможности ее вооруженного смещения, как это произошло в Эстонии.

Немецкие и эстонские походы должны были не на шутку встревожить новгородцев. Одно дело, когда речь идет о традиционно беспокойном русско-эстонском порубежье, но совсем иное, когда разорению подвергаются исконно русские земли Новгородской округи или стратегически важные области вдоль торговых путей по южному берегу Финского залива и Неве. Надо полагать, новгородцам не требовалось много времени, чтобы в полной мере оценить ту угрозу, которую содержало в себе подобное развитие событий. Однако немедленно отреагировать они, все же, не имели возможности.

Лишь вернувшись из победоносного похода в 1221 г., Святослав удалился домой, а в Новгороде оставил почивать на лаврах малолетнего княжича Всеволода. Последний оказался недостаточно уверенным в себе юношей, которого беспокоили протореспубликанские порядки в подведомственных землях. Испугавшись некоего неудовольствия новгородцев и не пожелав вступать с ними в диалог, Всеволод Юрьевич поздней осенью 1222 г. вместе со всем своим двором бежал к отцу во Владимир-Залесский. «Новгородци же печални быша о томъ» [311]. Они послали к Юрию просить не оставлять их одних и направить к ним вместо своего сына брата. Возможно, они надеялись получить в качестве князя Святослава Всеволодовича, который уже бывал на новгородском столе. Но великий князь решил, что на эту должность более подходит Ярослав.

Вполне вероятно, что бегство Всеволода было обусловлено его неспособностью организовать и обеспечить военные действия в Прибалтике. Такой вывод можно сделать хотя бы из того, что как только в 1223 г. в город прибыл новый князь Ярослав Всеволодович, он незамедлительно направился в поход в Эстонию:

«Приде князь Ярославъ от врата, и иде съ всею областию къ Колывань), и повоева всю землю Чюдьскую, а полона приведе бещисла, нъ города не взяша, злата много възяшя, и придоша вси съдрави» [312].

За сухими строчками летописного текста скрывается весьма колоритная и острая ситуация, сложившаяся в 1222–1223 гг. в Эстонии. Летом 1222 г. датчане, возглавляемые самим королем Вальдемаром II, высадились на Эзеле и приступили к строительству каменного замка. На помощь к ним подошли и войска из Риги. Совместными силами они в открытом бою разбили ополчение местных жителей и, решив, что успех достигнут, удалились на континент. Во вновь построенном замке остался лишь небольшой гарнизон, возглавляемый братом рижского епископа Теодорихом, тестем Владимира Псковского [313].

Дождавшись ухода основных сил немцев и датчан, эзельцы собрались, построили осадные машины и захватили замок интервентов [314]. Успех операции произвел на них столь сильное впечатление, что они решили поделиться им с остальными эстонскими соплеменниками:

«Эзельцы разрушили замок по всей окружности стен, не оставив камня на камне, и послали по всей Эстонии весть о том, что взяли замок короля датского и выгнали христиан из своих владений. Они по всем областям уговаривали эстов сбросить с себя иго датчан и уничтожить в стране христианство, утверждали, что датский замок взять легко, и учили людей строить осадные машины, патерэллы и прочие военные орудия. И пришла беда в страну» [315].