Денис Хрусталёв - Северные крестоносцы. Русь в борьбе за сферы влияния в Восточной Прибалтике XII–XIII вв. Том 1

На их призывы сначала откликнулись жители Роталии, Гарии и Виронии. Затем к восстанию присоединились и другие. В начале 1223 г. в Сакале, Гервене и Уганди местные жители перебили всех немецких рыцарей, судей, представителей администрации и священников [316]. Меченосцы были изгнаны из замков Вильянди, которым они владели с 1211 г., и Юрьева (Дерпта), где они находились с 1212 года [317]. Поднялась общеэстонская волна борьбы с немецкими и датскими захватчиками:

«По всей Эстонии и на Эзеле прошел тогда призыв сражаться с датчанами и тевтонами, и самое имя христианства было изгнано из всех уголков этой страны. Русских же из Новгорода и из Пскова эсты призвали к себе на помощь, закрепив мир ( firmantes pacet ) с ними и разместив некоторых в Дорпате, а некоторых — в Вилиенде, других же — в других замках, чтобы сражаться против тевтонов и латинян и вообще христиан; разделили с ними коней, деньги, все имущество братьев-рыцарей и купцов и все, что захватили, а замки свои весьма сильно укрепили, выстроили по всем замкам патереллы и, поделив между собою много баллист, захваченных у братьев-рыцарей, учили друг друга пользоваться ими.

Жен своих, отпущенных было после принятия христианства, они вновь взяли к себе; тела своих покойников, погребенные на кладбищах, вырыли из могил и сожгли по старому языческому обычаю; мылись сами, мыли и выметали вениками замки, стараясь таким образом совершенно уничтожить таинство крещения во всех своих владениях» [318].

Как видно, в ходе нескольких месяцев все резко изменилось. Эстонская враждебность к русским исчезла. Да, собственно, она была характерна лишь для Сакалы и Уганди. Только в эти области русские совершали походы в последние десять лет, причем разорению подвергалась одна Уганди. Теперь былые противоречия были забыты. Причем новые договоренности, как на это указывает Генрих Латвийский, закреплялись мирным договором, условия которого, скорее всего, диктовали эстонцы. Эсты укрепляли или подкрепляли уже существующий мир ( firmantes pacem ), то есть переводили его в другое качество как в юридическом, так и в практическом отношении.

Это было первое документально засвидетельствованное русско-эстонское соглашение, где обе стороны выступали в качестве равноправных. Новгородцы и псковичи не получали по договору власти над местными жителями, которые, естественно, не стремились к чьему-либо подданству. Речь шла о союзнических обязательствах в военной сфере, разумеется, не бесплатных. Эсты пригласили русских для обороны городищ и замков, то есть хотели воспользоваться услугами нескольких небольших отрядов военных профессионалов, способных обеспечить оборону крепостных сооружений и умеющих использовать осадные машины. Они должны были хранить тыл эстонской армии и участвовать в возможных штурмах или обороне укрепленных поселений.

Создается впечатление, что это были действительно выгодные для Эстонии договоренности. Неизвестно, выглядели ли они таковыми и для Новгорода. На Северо-Западе Руси в это время наступил период междуцарствия. Ровно тогда, когда вспыхнуло эстонское восстание, в конце 1222 г. — княжич Всеволод бежал к отцу во Владимир. Судя по всему, новгородцы договаривались с эстонцами будучи без князя. Был ли доволен достигнутым соглашением вновь прибывший в Новгород князь Ярослав Всеволодович, который ранее был известен исключительной воинственностью в вопросах как внутренней, так и внешней политики? Как бы то ни было, но вплоть до конца лета 1223 г. новгородцы ничем не проявили свое желание ввязаться в военные действия в Прибалтике.

Похоже, что большинство горожан устраивал такой мир в Эстонии, при котором границы оставались стабильными и в безопасности. Попытки завоевать и/или подчинить эстов Новгород после 1218 г. уже не предпринимал. Для русских соседей независимая Эстония выглядела все же предпочтительнее, чем подчиненная воле датского короля или Рижского епископа. Этим и обусловлено участие новгородцев в последующих событиях.

По сообщению Генриха Латвийского, эсты одновременно с закреплением мира с русскими предложили мир и Риге:

«И послали жители Саккалы гонцов в Ригу сказать, что они охотно возобновят мир, но веры христианской впредь не примут никогда, пока останется в стране хоть годовалый мальчик ростом в локоть. Они просили вернуть их сыновей-заложников, обещая отдать за каждого по одному человеку из братьев-рыцарей и купцов, какие были еще в живых среди заключенных у них. Так и было сделано» [319].

Судя по всему, рижане только обменялись заложниками, но мира не приняли. Одна из последующих фраз хроники свидетельствует именно об этом:

«И начались вновь войны на всем пространстве Эстонии» [320].

Эсты пытались неудачно осаждать датчан в Ревеле. Нападать на Ливонию они не решались. Наоборот, подстрекаемые орденскими братьями латгалы участили свои набеги на земли Уганди. Вскоре к ним присоединились и рыцари-меченосцы. Эсты успешно отбивали вторжения и даже совершали ответные. Они громили как братьев-рыцарей, так и латгалов — основных орденских союзников [321]. Без помощи Рижского епископа дело обойтись не могло.

Следует напомнить, что вскоре после прибытия в Эстонию датчане стали настаивать на своем сюзеренитете во всем регионе. Орден меченосцев вступил с датским королем в соглашение, согласно которому получал часть эстонских земель из его рук. Власть Рижского епископа во вновь завоеванных землях устранялась. Лишь во время похода на Эзель в 1222 г. Вальдемар II немного поступился полномочиями:

«В Саккале же и в Унгавнии королевские права он уступил братьям-рыцарям, а все духовные права — епископу Рижскому, с тем однако, чтобы они всегда были верны ему и не отказывали его людям в помощи против русских и против язычников» [322].

С началом восстания и после первых побед эстонцев датчане перестали служить военно-политическим фактором в этих землях. Совершив самостоятельный поход в Уганди весной 1223 г., братья-рыцари поняли, что сражаться в одиночку они не смогут. Победы эстов грозили самому присутствию крестоносцев в регионе. В случае успеха освободительного движения в Эстонии под угрозу ставилась и немецкая власть в Ливонии [323]. На арену вновь выступил епископ Альберт, который даже в столь сложных условиях проявлял завидную предприимчивость. На встрече с магистром меченосцев он заявил:

«Если вы согласитесь отдать церкви пресвятой Марии и епископу рижскому их третью часть в Эстонии, епископу Герману возвратите в полное обладание его треть, а сами удовлетворитесь своей третью, мы охотно поможем вам» [324].