Денис Хрусталёв - Северные крестоносцы. Русь в борьбе за сферы влияния в Восточной Прибалтике XII–XIII вв. Том 1

Утомленные бесперспективной войной, нередко переходящей и на собственно русские земли, новгородцы с псковичами запросили у Риги мира. Пожертвовав Эстонией, они хотели заполучить мирные и прочные рубежи на западе. И Рижский епископ, столь же утомленный почти тридцатилетними трудами, предоставил им желаемое.

Фактически договор 1225 г. оформил абрис русско-эстонской границы, сохраняющийся и ныне. Все позднейшие попытки его существенного изменения потерпели фиаско. Предстояло еще множество войн и конфликтов, но в целом завоевание было завершено. Желание пересмотреть его результаты возникало то с той, то с другой стороны вплоть до 1268 г., когда окончательно исчезло в ходе грандиозной Раковорской баталии.

Период с 1225 по 1268 г. является тем насыщенным событиями отрезком времени, когда зародились важные явления, отголоски которых ощущались и в XX в.: « натиск на восток » и ответное давление на запад, образ русского врага, дикаря, закостенелого ортодокса и инородного немчины, предприимчивого нехристя, погрязшего в коварстве. Эти годы овеяны легендами и мифами, участниками которых выступают такие символические личности, как Александр Невский, хан Батый, князь Довмонт. И хотя размер прибалтийских владений немцев остался тем же, что и в 1224 г., но события, следовавшие за этим годом, оказались едва ли не более значительными, чем предшествующие. По крайней мере, для Руси, которая вскоре столкнулась не только с утратой своих зависимых территорий в Эстонии и Ливонии, но и с угрозой лишиться контроля над ижорой, карелой и частью финских племен, а также некоторых собственно русских земель (например, Пскова).

«Двадцать седьмая пошла годовщина епископа Риги, и страна наконец затихла в мирном покое.

После того как взят был крепкий замок Дорпат ( Tarbatense ), а все эсты ( Estones ) и русские ( Rutheni ) вместе с королем ( rege ) перебиты, страх перед рижанами и тевтонами ( Rigensium et Theuthonicorum ) охватил все соседние области и все окружающие народы. И отправили все они послов с дарами в Ригу — и русские ( Rutheni ), и эсты поморские ( Estones Maritimi ), и эзельцы, и семигаллы, и куры ( Osiliani, Semigalli et Curones ) и даже литовцы ( Letones ), прося мира и союза из страха, как бы и с ними не поступили так же, как в Дорпате ( Tarbatensibus ). И приняли рижане их предложения и дали мир всем, кто просил, и стало тихо в стране пред лицом их.

И вышли эсты из замков вновь строить свои сожженные деревни и церкви. Точно так же и ливы и лэтты появились из лесных убежищ, где уже много лет скрывались во время войн; и вернулся каждый в свою деревню, к своему полю, стали пахать и сеять в полной безопасности, которой не видали уже сорок лет, так как литовцы и другие племена, ни до начала проповеди слова божьего в Ливонии, ни после крещения жителей, никогда не оставляли их в покое и безопасности. Теперь же все наслаждались спокойствием, трудясь на поле или занимаясь другими работами, и никто не пугал их. Глубже познав веру христианскую, они уверовали в Иисуса Христа, сына божьего, который, после печальных войн и гибели многих, после мора и множества бедствий, в конце концов сжалился над своим оставшимся народом, даровав ему мир и безопасность. И успокоился народ за господом, благословляя благословенного во веки» [359].

«Успокоение Ливонии» после 1224 г. было, конечно, мечтой хроникера. Восточные рубежи немецких владений в Прибалтике действительно теперь достигли своего исторического максимума и фактически совпали с нынешней границей России. Но многие в Германии и на Руси считали тогда, что это все же промежуточный результат. Менее чем через десять лет сложившейся системе будет брошен вызов. А последующие полвека будут истерзаны попытками сдвинуть границу как на восток, так и на запад.

В 1224 году казалось, что Ливония и Эстония покорены и получили прочный внешний мир. Местные племена забыли о язычестве и не прекословят своим иноземным владетелям. Русские подписали договор и ушли, довольствуясь данью с Талавы. Пора было налаживать мирную жизнь. И тут стало очевидно, что прежние союзники-колонизаторы вовсе не являются добрыми соседями.

Как отмечалось, по соглашению 1207 года все завоеванные крестоносцами владения делились на две части: треть Ордену меченосцев и две трети Рижскому епископу (или его дочерней епархии) [360]. В Ливонии эти разделы прошли безболезненно. Епископ Альберт оставил за собой Торейду, Идумею, часть Метсеполэ и часть Кукенойса. Орден получил замок Ашераден ( Ascheraden ) с большим куском левобережья Даугавы. На правом берегу орденские владения включали треть Кукенойса и вытянулись широкой полосой от Риги в сторону эстонской границы, включали замки Зегевольд (нем. Segewold ; латв. Sigulda , Сигулда) и Венден. В 1224 г. епископ разделил с Орденом в согласованной пропорции и часть латгальской Талавы.

Покорение Эстонии породило новый предмет для споров. Однако участников дележа здесь заведомо было больше. На контроль в Северной Эстонии (Вирония, Гаррия, Гервен, Ревеле) и Приморье ( Maritima , Вик) претендовали датчане. Еще в 1206 г. они пытались закрепиться на Эзеле (Сааремаа), но неудачно. Инициативу перехватил Рижский епископ. Папа Римский Иннокентий III даровал ему право избирать и посвящать других епископов в землях, «которые Бог, через посредство Ливонской церкви, подчинит вере христианской» [361]. В 1211 г. Альберт назначил в области севернее Ливонии церковного главу — первого эстонского епископа [362]. Им стал Теодорих, известный миссионер, цистерцианский монах из Торейды, которого неоднократно епископы Мейнард и Альберт посылали в Рим, который участвовал в основании Ордена меченосцев, а в 1202 г. стал аббатом монастыря, основанного цистерцианцами в Дюнамюнде ( Dunemunde ; латв. Daugavgrīva ; устье Даугавы). Резиденцией Теодориха должен был стать замок Леаль (нем. Leal , эст. Lihula ) — важнейшее поселение в Приморье. Но, несмотря на то что епархия официально именовалась Леальской, сами епископы укрепиться в тех землях не смогли.