Денис Хрусталёв - Северные крестоносцы. Русь в борьбе за сферы влияния в Восточной Прибалтике XII–XIII вв. Том 1

Город подвергся совершенному разорению, а все его обитатели уничтожены. Фактически русское поселение Юрьев перестало существовать. Всех, кто пытался бежать, убивали. Отпущен был только один суздальский дворянин, который должен был оповестить Русь о мощи и величии тевтонского оружия:

«Другие же воины, окружив замок со всех сторон, не давали никому бежать. Всякий, кто выходил из замка и пытался пробраться наружу, попадал в их руки. Поэтому изо всех бывших в замке мужчин остался в живых только один — вассал великого короля Суздальского, посланный своим господином вместе с другими русскими в этот замок. Братья-рыцари снабдили его потом одеждой и отправили на хорошем коне домой в Новгород и Суздаль поведать о происшедшем его господам» [350].

Немцы опередили новгородцев на несколько дней. Русские полки уже достигли Пскова, но, узнав о падении Юрьева, отказались от дальнейшего похода:

«Новгородцы же пришли было во Псков с многочисленным войском, собираясь освобождать замок от тевтонской осады, но, услышав, что замок уже взят, а их люди перебиты, с большим горем и негодованием возвратились в свои город» [351].

Причины опоздания новгородцев и их позднейшей пассивности следует искать в одновременных событиях внутренней истории Руси. Подъем Риги и приток в Прибалтику пилигримов из Европы накладывался на серьезные внешнеполитические поражения и внутренние осложнения в русских княжествах. Смоляне, черниговцы и киевляне были наголову разгромлены монголами на Калке. В Галиции и на Волыни шла междоусобная война [352].

После возвращения из-под Колывани Ярослав Всеволодович, разругавшись с новгородцами, удалился в Переяславль Залесский. Горожане послали к великому князю Владимирскому за новым правителем. Юрий Всеволодович вновь направил к ним своего сына Всеволода, который и прибыл на Волхов весной 1224 г. [353]Однако княжичу тогда шел 11-й год, и он явно не подходил на роль военного предводителя, грамотного организатора. Могли последовать и другие задержки, связанные, например, с появлением литовцев в южных новгородских волостях. Горожане из Старой Руссы этот набег отбили, но двинуться на освобождение Юрьева уже не могли. Да и неудача похода под Колывань не внушала местным жителям лишнего желания продолжать войну в Прибалтике.

Энергии и задора, свойственного крестоносцам, русские не проявляли. От Пскова они повернули домой и той же осенью 1224 г. послали в Ригу для заключения мира:

«Русские из Новгорода и Пскова также прислали в Ригу послов просить о мире. И согласились рижане, заключили с ними мир, а дань, которую всегда собирали в Толове, возвратили им» [354].

Это был конец русско-немецкой войны за Эстонию. Новгородцы и псковичи добровольно отказались от власти в регионе, сохранив за собой лишь дань с северных латгалов Талавы (Толовы) [355]. Русские летописи сообщили об этом сухо:

«В лѣто 6732. Прииде князь Всеволодъ Юрьевич в Новъгород. Того же лѣта убиша Нѣмцѣ князя Вячка въ Юрьевѣ, а город взяша» [356].

Никаких сожалений об утерянном. Просто проигранный бой. Для немцев же это были триумф, победа и апофеоз многолетних усилий:

«Двадцать седьмая пошла годовщина епископа Риги,

И страна наконец затихла в мирном покое» [357].

Собственно, 1225 год стал первым за десятилетие, когда в Ливонии и Эстонии не было совершено ни одного военного предприятия, ни одной стычки или конфликта. Утверждались мир и спокойствие, в которых руководящая и направляющая роль принадлежала Римской (=Рижской) церкви:

«Эстонская церковь подвергалась тогда многим тягостям войны и подобна была женщине родящей, терпящей печаль и боль, пока не родит, роды же ее подстерегает дракон, то есть тот бегемот, что, поглощая реку, все еще надеется принять Иордан в пасть свою. Из тех военных трудностей вышеназванная церковь, еще маленькая и слабая, не могла выбраться без помощи Ливонской церкви, которая по своим усилиям в завоевании всегда была ее истинной и первой матерью, родившей ее крещением возрождения в вере Иисуса Христа. Хотя многие матери стремились эту дочь присвоить обманом и всегда привлекали ее к себе ложью. Одна из таких — русская мать ( mater Ruthenica ), всегда бесплодная и бездетная, стремящаяся покорить страны не для возрождения к вере Иисуса Христа, но в надежде на дань и военную добычу» [358].

Нельзя сказать, что немцы выступали благодетелями эстонского народа, спасшими его от русского рабства. Это были такие же поработители и колонизаторы, которые отличались только искусным использованием христианской проповеди в качестве инструмента господства. Новгородцы и псковичи не использовали этого метода. Православие проникало в Прибалтику давно, но очень и очень медленно. Фактически мы располагаем только одним сообщением о насильственном крещении местных жителей — взятие Оденпе Мстиславом Удалым в 1212 г. Другие князья в Эстонии этим не пользовались. После Мстислава вообще сложно говорить о цельной политике Руси в Прибалтике. Сменявшие друг друга Ростиславичи (Святослав и Всеволод Мстиславичи) не способны были выработать единые правила своей экспансии. Они совершали ответные небезуспешные походы, грабили, утверждали сбор дани, действовали по старым правилам, принятым при покорении диких племен. Вмешательство во внутренние дела этнических групп обычно выглядело малоперспективным: слабейшие должны платить дань и подчиняться, а христианство — это признак цивилизованного народа, причастного мировой культуре. Св. Владимир, крестивший Русь, воевал ради принятия христианства и воспринимал его в качестве награды, одного из символов своего превосходства над соседями. Некоторый снобизм по этому поводу могли испытывать и русские правители в XIII в. Как бы то ни было, но особых усилий в крещении эстов или латгалов они не проявляли. Тем более не стремились крестить насильно. С другой стороны, добровольное крещение оказывалось более надежным и долговечным. Если бы немцы немного запоздали в своих вторжениях или были бы чуть менее решительны, то латинство в Прибалтике не имело бы будущего. В тех областях, где православие утвердилось добровольно, оно держалось дольше, чем могли ожидать крестоносцы. Например, латгальская Талава, судя по всему, перешла в католичество значительно позже, чем там было устранено русское присутствие. Хотя в начале 20-х гг. XIII в. таких исключений было немного.

Долговременная политическая линия по отношению к Прибалтике сохранилась и тогда, когда в Новгороде вновь утвердилась династия суздальских Юрьевичей: грабительские набеги, в ответ на которые немцы с местными племенами совершают свои вторжения. Только Ярослав Всеволодович попытался реанимировать политическую линию своего тестя Мстислава Удалого: создать буфер из прорусски настроенных эстонских земель Уганди, Вайги и Виронии. Центром этого округа был княжеский Юрьев, а не Псков, правителем же назначался князь, которого не заботили дела в неэстонских землях. Проведение этого, казалось бы, более эффективного плана сопровождалось, однако, излишними карательными мерами в Сакале, неудачной осадой Ревеля и выбором в качестве управителя округа воина, а не администратора. Князь Вячко явно проигрывал в политических талантах епископу Альберту и его немецким советникам. Не имея поддержки в среде местных жителей, он в любом случае должен был проиграть.