Александр Шубин - Великая Российская революция: от Февраля к Октябрю 1917 года

Совещание заканчивалось под пафосную речь Керенского, который снова призвал всех сплотиться вокруг правительства, которое будет твердым. О себе любимом премьер говорил как никогда образно: «Пусть сердце станет каменным, пусть замрут струны веры в человека, пусть засохнут все цветы и грезы о человеке, над которыми сегодня, с этой кафедры говорили презрительно и их топтали. Так сам затопчу. Не будет этого. Я брошу далеко ключи от сердца, любящего людей, я буду думать только о государстве» 969 .

Это был пик ораторского искусства Керенского, которое, раздражая многих политиков своей манерностью и истерической экзальтацией, пользовалось весной-летом 1917 г. большой популярностью. Выступать на Государственном совещании, где шумели несколько тысяч делегатов, было вообще делом непростым: «Говорить в таком собрании, конечно, составляло огромную трудность. Керенский, произнося речь, каждое свое слово отчеканивал, и оно слышалось в любом месте театральной залы. На каждом абзаце своей речи он останавливался, давал слушателям время восприять его мысль... Сообразно случаю, Керенский говорил свою речь чрезвычайно торжественно и языком, каким писали в старину законы» 970 . «Впрочем, - свидетельствовал Суханов, - пышнорасплывчатые фразы Керенского дышали неподдельной искренностью и искренней любовью к родине и свободе. Несомненно, в этой речи он дал высокие образцы политического красноречия. И опять был на высоте Великой французской революции. Но - не русской» 971 .

Корнилов после Государственного совещания, по словам Деникина, решил, что следует действовать без Керенского, и, видимо, поделился этой идеей с Крымовым, который сказал одному из сообщников: «Все идет хорошо. Решили не иметь больше дела с «ними».. .» 972

Более широкой программы, чем доклады 3 и 10 августа, у Корнилова пока не было. Деникин указывал, что «никогда, ни до выступления, ни во время его - ни официально, ни в порядке частной информации Корнилов не ставил определенной «политической программы». Он ее не имел» 973 . Однако окружение генерала такую программу готовило.

В августе Завойко принялся составлять проект реформ, которые можно выдвинуть от имени Корнилова. Он был довольно детальным и в целом соответствовал праволиберальным взглядам. Новое временное правительство Завойко надеялся опереть на аналог Государственного совещания, состоящего из депутатов дум и представителей партий (включая и большевиков) и общественных структур 974 .

Завойко был ключевым звеном «выносных мозгов» Корнилова, но в преддверии большой политической игры их следовало расширять.

По приглашению Корнилова в Ставку прибыл бывший депутат I Государственной думы А. Ф. Аладьин, человек со связями в российских политических кругах и в Великобритании. Он тоже включился в выработку политических проектов и также предложил в качестве опоры нового правительства аналог Государственного совещания, но несколько иной по составу, составленный из депутатов IV Думы и левых депутатов предыдущих Дум, а также представителей умеренного крыла части ЦИКа Советов 975 .

20 августа кадетский ЦК обсуждал сложившуюся ситуацию, и симпатии большинства были не на стороне демократических принципов. А. В. Карташев спрашивал: «Каковы могут быть результаты бездействия власти, этого исторического преступления?» (а ведь именно кадеты были авторами этого преступления, заблокировав социальные реформы). И сам же отвечал: «Власть возьмет в свои руки тот, кто не побоится стать жестоким и грубым». Карташеву это не нравится, его печалит «рабское тяготение страны к диктаторской власти» (всего через несколько дней станет ясно, что этого «рабского стремления» пока нет), но кадеты «слишком переидеальничали». Хватит идеализма, только генералы «может быть, сейчас еще могут справиться с развалом... Левые пока бурлят еще, но и они рабски покорятся и будут раздавлены». «П. Н. Милюков, отмечая, что его диагноз совпадает с диагнозом А. В. Карташева, спрашивает, считает ли он возможным экзекуции в селах против анархических элементов». Карташев считает, «что напрасно преувеличивают силу этих элементов» 976 .

История посмеётся над этими прогнозами и диагнозами. Попытка установить правую диктатуру натолкнется на ожесточенное сопротивление и в августе 1917 г., и позднее, когда эту диктатуру будут устанавливать белые генералы. И уже в августе перед кадетами встала проблема отношения к правой диктатуре - остаться в политике и отказаться от демократических лозунгов или остаться идеалистами вне реальной политики. Эту проблему поставил Шингарев: «Если бы даже диктатура после кровавых расстрелов захотела опереться на умеренные слои и обратится к к.-д.-там с предложением спасать отечество, в каком положении очутилась бы партия, принявшая эту историческую миссию?» 977 Милюков так ответил на этот вопрос: «Жизнь толкает общество и население к мысли о неизбежности хирургической операции. Процесс этот совершается без нас, но мы по отношению к нему не в нейтральном положении: мы призываем его и сочувствуем ему в известной мере» 978 . Но было бы хорошо, чтобы грязную работу введения репрессий и разгрома Советов провели сами правые социалисты Керенский и Савинков, после чего кадеты могли бы унаследовать власть, не запачкав белых перчаток. «Савинков добьется своего - и вся картина невольно меняется в предусмотренном нами направлении» 979 .

•kick

18-20 августа немцы взяли Ригу. Это событие было воспринято как еще одно доказательство разложения армии. Однако такой свидетель событий, как Войтинский, опровергал эту версию. Во-первых, войска, на участке которых начался прорыв, были не разложившимися и готовыми воевать. Позиции были хорошими, солдаты ждали немецкого удара даже с оптимизмом: «Непременно сюда вдарит. За теми вон кустиками, в речушке у него понтоны заготовлены» 980 . Однако когда немцы «вдарили», позиции удержать не удалось. Но войска контратаковали и отступали в порядке. Причины неудачи были те же, что и в 1915 г., революция тут ничего не добавила: немцы имели перевес в артиллерии и наносили российским частям урон дистанционно. Российские войска плохо управлялись, действовали вразнобой, теряли связь с командованием 981 . Немецкие войска вообще были лучше организованы - что в 1915-м, что в 1917 году. Германская армия наступала медленно - 25-30 верст за три дня. Когда создалась угроза, что армия будет отрезана, она отступила из Риги.

Как командующий Корнилов потерпел тяжелое поражение 982 . Ставка сама нагнетала панику, сообщив о якобы паническом бегстве из-под Риги. За прошлое поражение был отправлен в отставку Брусилов, и если бы Керенский в этот момент планировал избавиться от Корнилова, можно было обвинить его в потере Риги. Но Керенский этого не сделал. Он продолжал связывать с Корниловым чаяния на наведение порядка в армии и в то же время надеялся оградить от вмешательства генерала политику в тылу.