Александр Шубин - Великая Российская революция: от Февраля к Октябрю 1917 года

Само наличие голода в Российской империи, конечно, подрывает вывод о некоем «нормальном» питании среднего крестьянина. Впрочем, М. А. Давыдов, поддержавший в дискуссии Миронова, не склонен считать, что голод в Российской империи - это принципиальный аргумент в пользу Нефедова. Разве ж это голод: «одни и те же слова с течением времени могут обретать иной смысл, менять семантику. Что, в частности, представления людей конца XIX - начала XX в. о голоде и сопряженных с ними бедствиях народа весьма отличаются от наших современных, воспитанных на историческом опыте советской эпохи» 89 89 Там же. С. 259. . Прежде чем перевернуть страницу, я попытался постичь этот вклад в методологию исследования голода. Действительно, в тот период советской эпохи, который протекал на наших глазах (вряд ли взгляды Нефедова и Давыдова формировались в сталинские времена), голода не было. И чем этот наш советский опыт меняет смысл слова «голод»?

Перевернув страницу, я понял, что под советским опытом Давыдов имеет в виду только период 1920-1940-х гг., будто после Сталина советская история прекратила течение свое. Но даже с учетом этого раннесоветского опыта остается непонятным, чем очень страшный голод 1932-1933 гг. оправдывает для Давыдова просто страшный голод 1891 г., количество жертв которого он оценивает в 400 тыс. человек 90 90 Там же. С. 260. Б. Н. Миронов оценивает число жертв в 500 тыс., из которых около 300 тыс. умерли от холеры, сопутствовавшей голоду {МироновБ. Н. Благосостояние населения... С. 571). . Что случилось у Давыдова с семантикой и этикой, если при таких жертвах он ссылается на «меру вещей»? Миллионы жертв оправдывают сотни тысяч? Сотни тысяч жизней в 1891-1892 гг. - допустимая погрешность?

Советская история дает примеры гигантских катастроф и трагедий. Но - и достижений, которые оказались не по плечу Российской империи. И одно из них - СССР научился десятилетиями обходиться без голода. Именно это сформировало наше отношение к термину «голод» и к нравственной мере вещей, в которой голодное существование миллионов - это нравственный приговор существующей во время голода социальной системе: и сталинской, и царской.

Давыдова справедливо возмущает экспорт продовольствия в 1932 г., который он называет голодным экспортом без кавычек. А вот экспорт накануне и в начале голода 1891 г. его не возмущает. «Мера вещей».

Экспорт хлеба вырос в последние 40 лет XIX в. с 1,55 млн т до 6,5 млн т. За границу шла половина товарного зерна, 3Л льна, яиц, половина масла. Не удивительно, что вопрос о «голодном экспорте» стал одним из центральных в дискуссии о благосостоянии. Логика Нефедова такова: «Потребление оставалось на уровне минимальной нормы, но душевой чистый сбор в период с середины XIX в. по начало XX в. существенно вырос. Если бы все произведенное зерно оставалось в стране, потребление в начале XX в. достигло бы примерно 25 пудов на душу -уровня социальной стабильности... На связь экспорта с помещичьим землевладением указывали ранее многие авторы (см.: Кауфман 1918). При 712 млн пудов среднего ежегодного вывоза в 1909-1913 гг. помещики непосредственно поставляли на рынок 275 млн пудов (Ковальчен-ко 1971: 190). Эта, казалось бы, небольшая цифра объясняется тем, что крупные землевладельцы вели собственное хозяйство лишь на меньшей части своих земель; другую часть они сдавали в аренду, получая за это около 340 млн руб. арендной платы (Анфимов 1962: 502). Чтобы оплатить аренду, арендаторы должны были продать (если использовать среднюю экспортную цену) не менее 360 млн пудов хлеба. В целом с помещичьей земли на рынок поступало примерно 635 млн пудов - эта цифра вполне сопоставима с размерами вывоза.

Конечно, часть поступавшего на рынок зерна поступала с крестьянских земель, крестьяне были вынуждены продавать некоторое количество зерна, чтобы оплатить налоги и купить необходимые промтовары; но это количество (около 700 млн пудов) примерно соответствовало потреблению городского населения. Можно условно представить, что зерно с помещичьих полей шло на экспорт, а зерно с крестьянских -на внутренний рынок, и тогда получится, что основная часть помещичьих земель как бы и не принадлежала России, население страны не получало продовольствия от этих земель, они не входили в состав экологической ниши русского этноса.

Но, может быть, Россия получала от хлебного экспорта какие-то другие преимущества? Возьмем для примера данные за 1907 г. В этом году было вывезено хлеба на 431 млн руб.; взамен были ввезены высококачественные потребительские товары для высших классов (в основном для тех же помещиков) на 180 млн руб., и примерно 140 млн руб. составили расходы русских за границей - дело в том, что часть русской аристократии практически постоянно жила за границей. Для сравнения, в том же году было ввезено машин и промышленного оборудования на 40 млн руб., сельскохозяйственной техники - на 18 млн руб. (Ежегодник России... 1910: 191-193; Покровский 1947: 383). Таким образом, помещики продавали свой хлеб за границу, покупали на эти деньги заграничные потребительские товары и даже жили частью за границей. На нужды индустриализации шла лишь очень небольшая часть доходов, полученных от хлебного экспорта» 91 91 М., 1947. Давыдов показывает, что в дальнейшем объемы импорта машин выросли, и спрашивает, почему Нефедов берет «для примера» 1907 г. (С. 232). Это как раз понятно - Нефедов обсуждает причины революции 1905-1907 гг., а не результаты столыпинской реформы. А вот Миронов полностью отрицает правомерность данных Нефедова, ссылаясь на приведенный им источник. .

11Нефедов С. А. О причинах русской революции, с. 42-43. Автор ссылается на следующие работы: Анфимов А. М. Налоги и земельные платежи крестьян Европейской России в начале XX в. (1901-1912 гг.). // Ежегодник по аграрной истории за 1962 г. Минск, 1962; Кауфман А. А. Аграрный вопрос в России. М., 1918; Ковальченко И. Д. Соотношение крестьянского и помещичьего хозяйства в земледельческом производстве капиталистической России. // Проблемы социально-экономической истории России. М., 1971; Ежегодник России 1909 г. СПб., 1910.; Покровский С. А. Внешняя торговля и внешняя торговая политика России.

Миронов утверждает, что в указанных источниках этих данных нет, и «Ежегодник» рисует иную картину - ввозились прежде всего товары широкого потребления 91 91 М., 1947. Давыдов показывает, что в дальнейшем объемы импорта машин выросли, и спрашивает, почему Нефедов берет «для примера» 1907 г. (С. 232). Это как раз понятно - Нефедов обсуждает причины революции 1905-1907 гг., а не результаты столыпинской реформы. А вот Миронов полностью отрицает правомерность данных Нефедова, ссылаясь на приведенный им источник. 92 92 Миронов Б. Н. Развитие без мальтузианского кризиса... С. 295. .