Александр Шубин - Великая Российская революция: от Февраля к Октябрю 1917 года

Первоначально идеи Ленина вызвали недоумение среди большевистских лидеров, даже у достаточно радикального Шляпникова. Но Ленин обратился с ней к активу среднего звена. Одновременно Ленин, учитывая критику, разъяснял позицию как прагматичную. Он соглашался, что свергнуть буржуазное правительство можно, только завоевывая большинство в Советах. То есть - не сейчас. Выступая за власть

Советов, нельзя свергнуть правительство помимо Советов. Более того, Ленин отмежевался не только от требования «введения социализма», но и от идеи перехода к социалистической революции 578 . Необходимы только «шаги к социализму» 579 . Одновременно во время дебатов на Петроградской конференции большевиков 15 апреля Каменев пошел навстречу Ленину, не согласившись только с лозунгом свержения Временного правительства 580 .

Впрочем, в этом вопросе Ленин и Каменев выступили вместе во время апрельского кризиса, когда ЦК осудил выступление части лидеров ПК большевиков во главе с С. Я. Багдатьевым с лозунгом «Долой Временное правительство!». После этого стало ясно, что теперь Ленина и Каменева разделяет прежде всего тактика. Ленинская лучше сочетала радикализм и тактическую гибкость, и на его сторону встало большинство актива партии.

Более того, ленинская стратегия встретила понимание Троцкого и других левых социал-демократов-межрайонцев. То, к чему призывал Ленин, соответствовало идее непрерывной революции. Несмотря на сохранение значительного влияния правого крыла большевиков (Каменев, А. И. Рыков и др., позднее Г. Е. Зиновьев), которое ориентировалось на союз с другими социалистическим партиями, на VII конференции большевиков 24-29 апреля победила линия Ленина. «Перерастание» революции в новую, социал-этатистскую фазу получило в лице большевизма свой локомотив.

«Постмасонская» политическая линия требовала включения всех «ответственных сил» в единую систему власти, подчиненную общей цели - политической либерализации и в дальнейшем - по возможности - решения наиболее острых социальных проблем на основе классового компромисса. Между тем правительство висело в воздухе, Советы относились к новой власти прохладно, как к чуждой, как к меньшему из зол. Даже сторонник союза с буржуазией Церетели говорил делегатам совещания советов 29 марта, что правительство согласилось с выдвинутой демократическими силами программой «буржуазной республики, но республики, последовательно осуществляющей все демократические идеалы... И только потому, что буржуазия ее приняла, демократия признала это правительство и все шаги его в этом направлении обязалась поддерживать» 581 . То есть, если правительство отклонится от демократического курса, то оно лишится поддержки левых сил.

Социалисты требовали, чтобы с ними считались не только во внутренней, но и во внешней политике, тем более что от хода войны зависела судьба революции. «Бойня» Первой мировой усугубляла практически все проблемы страны, ей не видно было конца и края. Патовая ситуация на фронте могла разрешиться либо победой одной из сторон (но за многие годы никто решительного успеха не достиг, не было надежды прорвать немецкий фронт и в будущем), либо всеобщим истощением (то есть новыми бедствиями для трудящихся), либо компромиссным миром. 5-8 сентября 1915 г. на конференции в Циммервальде социалисты из нескольких стран предложили принципы такого выхода из войны - мир без аннексий и контрибуций плюс право наций на самоопределение. Такие принципы давали шанс на заключение мира без победы одной из сторон - хоть в 1917 году.

Чтобы революционная Россия могла взять на себя инициативу заключения всеобщего мира, она должна была первой отказаться от территориальных и имущественных претензий к Германии, Австро-Венгрии и Османской империи. Но пришедшие к власти либералы были настроены весьма воинственно, надеясь «получить свое» - поучаствовать в разделе Австро-Венгрии и Османской империи, получить компенсацию с противников за издержки войны. А пока продолжалась политика, нацеленная на аннексии и получение контрибуции с противника, достичь мирного компромисса было невозможно.

11 марта Милюков, выступая перед дипломатическим корпусом, подтвердил стремление России вести войну до «победы». Значит, новое правительство не собирается искать компромиссного мира без аннексий и контрибуций. 22 марта Милюков разъяснил свою мысль с предельной ясностью: Россия стремится приобрести Константинополь и проливы, но это - не «захватные тенденции», ведь Турция когда-то тоже захватила эти земли 582 . Так можно оправдать любые аннексии, поскольку почти каждая территория были когда-то кем-то завоевана.

Мнение лидера разделяло большинство кадетов. При бурных рукоплесканиях Ф. И. Родичев говорил на съезде партии 26 марта: «Где же аннексии? А Константинополь? У кого мы собираемся его аннексировать? У турок?» Зал затих в недоумении. Действительно - у кого, если не у турок? «Господа, вы знаете, что Константинополь - город не вполне турецкий. Вы знаете, что там, если память мне не изменяет, 140 тыс. турок, остальные - христиане-греки и евреи». Ну, понятно - сотня тысяч турок - не в счет. А грекам сам Бог велел жить в России, а не в Турции или какой-нибудь Греции. Не говоря уж о евреях. Какие уж тут аннексии! Впрочем, Родичев так разошелся, что уже и не скрывал, что кадеты требуют именно аннексий: «У кого же мы аннексируем Константинополь, находящийся под пятой разбойничьей власти?» Да уж, против разбойников не грех и поразбойничать, выйти, так сказать, на большую дорогу: «И не Константинополь нам нужен, а нам нужны проливы». То есть Константинополь, конечно, тоже. Но раз немцы маячат в Средиземном море, то «дело обеспечения русской самостоятельности» 583 требует аннексии Константинополя с проливами. И никакого империализма. Даже сталинские требования 1940-х гг. были скромнее, чем претензии русского либерализма к южному соседу.

Циничная логика либералов-шовинистов наткнулась на сопротивление миротворцев из Совета.

14 марта в ответ на заявление Милюкова Совет принял свою декларацию по вопросам войны и мира - воззвание «К народам мира». Исходя из принципов Циммервальдской конференции социалистов, воззвание провозглашало, что российская демократия «будет всеми мерами противодействовать захватной политике своих господствующих классов, и она призывает народы Европы к совместным решительным выступлениям в пользу мира» 584 . Для этого трудящиеся Германии и Австро-Венгрии должны свергнуть свое самодержавие по примеру России.

Если цели войны будут благородны, тогда понятным будет и революционное оборончество. «Все вы отлично понимаете, что если внешний враг одолеет Россию, он прежде всего поспешит отнять у нас нашу свободу, расправиться с нею и, значит, вновь ввергнуть страну в вековые бедствия. Я поэтому думаю, что никто не скажет: надо дать врагу возможность прийти к нам и предписывать нам свои законы. Я уверена, мы не желаем аннексий» 585 , - говорила Е. К. Брешко-Бреш-ковская делегатам совещания Советов, и эти слова были встречены аплодисментами. Ей вторил председатель совещания Чхеидзе: «Мы идем со всеми теми, кто выступает с решительным требованием перед всеми правительствами и перед буржуазными и капиталистическими кликами, чтобы правительства и эти клики немедленно отказались от всяких завоевательных и аннексионистских задач. (.Рукоплескания.) Это первый шаг, товарищи, к следующему шагу - чтобы правительства всех воюющих стран приступили немедленно к пересмотру своих договоров» 586 .